Красота, что вполне естественно, в литературной традиции (и прежде всего в куртуазной, рыцарской) была тесно связана с сексуальным влечением. Андрей Капеллан[6] в своем трактате «О науке куртуазной любви» писал, что «любовь есть некоторая врожденная страсть, проистекающая из созерцания и неумеренного помышления о красоте чужого пола, под действием каковой страсти человек превыше всего ищет достичь объятий другого человека и в тех объятиях по обоюдному желанию совершить все, установленное любовью».

То есть куртуазная любовь при всей ее красоте, замысловатости, стремлении к подвигам и возвеличиванию предмета любви до небес, в основе своей имела все то же сексуальное влечение. И все, что рыцарь совершал ради дамы, он совершал, томимый плотским желанием. А вершиной, кульминацией их романтических отношений с возлюбленной выступал секс. Кстати, Андрей Капеллан, блюдя мораль и беспокоясь о том, что куртуазные отношения обычно предполагались между замужней дамой и неженатым рыцарям, советовал так называемую «простую» любовь заменить тем, что он называл «смешанной» любовью. Историки, изучавшие его трактат, в том числе и в переводах (тоже средневековых) на разные языки, сходятся на том, что он имел в виду применение таких способов сексуального контакта, которые позволяли бы получить удовольствие, но без риска появления незаконнорожденного потомства.

Все эти оригинальные подробности становятся более понятными, если принять во внимание, что формулировка Андрея Капеллана – это не фундамент, на котором начала строиться идея куртуазной любви, а скорее наоборот – вывод, результат размышлений об этом феномене, выросшем в рыцарской культуре. Еще до него сочиняли стихи трубадуры, воспевавшие красоту своих возлюбленных и свое неимоверное желание, причиняющее им жестокие страдания. Да и средневековые врачи оставили сведения о совершенно реальных недугах некоторых знатных господ, страдавших от любовной тоски, которая иссушала их и только усиливалась от неразумного излишнего созерцания красоты желаемого объекта.

Были и невизуальные формы красоты, которые также вызывали у мужчин страсть, сексуальное влечение. Это был и голос, который считался таким мощным оружием, что богословы вполне серьезно запрещали участие женщин в любых дебатах, потому что они, как сирены, заставят мужчин терять разум, и те не смогут рассуждать здраво. Некоторые философы даже считали голос большей силой, чем внешность. Как говорил Генрих Гентский[7] о влиянии женщин на мужчин: «Это происходит главным образом из-за сладости ее голоса и удовольствия слышать ее слова».

Здесь есть смысл остановиться подробнее на идее куртуазной любви. И не только для того, чтобы лучше пояснить место красоты в системе рыцарской культуры, но и чтобы понять, почему рыцарь (не говоря уж о благородной даме) не мог быть грязным вонючим хамом. Точнее, почему это не могло быть нормой, ведь, естественно, люди были разные, и из любого правила хватало как положительных, так и отрицательных исключений.

Жорж Дюби[8] в исследовании «Женщины при дворе» очень четко и понятно описывает появление и укоренение во Франции XII века новой не только для Средневековья, но и во многом для человечества в целом модели отношений между мужчиной и женщиной, которую современники назвали fine amour («утонченной любовью»). Именно эту модель эмоциональных и физических отношений между рыцарями и дамами сейчас принято называть «куртуазной любовью».

Влюбленные. «Рено де Монтобан», манускрипт, Брюгге, 1467–1469 гг.

«Модель проста, – пишет Дюби. – Фигура женщины – в центре: «госпожа» (dame). Термин происходит от латинского domina, «госпожа», и означает, что положение женщины – доминирующее, он же определяет статус: это женщина замужняя. Молодой человек, jeune (в те времена это означало неженатого юношу), замечает ее. Ее лицо, которое он видит, ее волосы (покрытые) и ее тело (скрытое под одеждой), которые он воображает, лишают его покоя. Все начинается с единого взгляда. Говоря метафорически, этот взгляд пронзает, как стрела, проникает прямо в сердце и воспламеняет желание. Раненный любовью (имейте в виду, что в словаре того времени «любовь» означает плотское вожделение), наш юноша уже ни о чем не помышляет, кроме как об обладании возлюбленной. Он приступает к осаде для того, чтобы взять и разрушить стены крепости, используя военную хитрость: обуздывая себя, он изображает преклонение перед дамой. «Дама» – жена господина, часто господина этого самого юноши. Во всяком случае, она хозяйка дома, в котором он часто бывает. В социальной иерархии того времени ее статус выше, чем его. В своем поведении он подчеркивает это различными способами. Он преклоняет колени – как вассал. Словами он свидетельствует свою преданность, и, как подданный, дает обет не исполнять службы ни для кого другого. Он идет еще дальше. Наподобие раба, он преподносит себя ей в дар.

Он больше не свободный человек. Женщина, со своей стороны, все еще вольна принять или отвергнуть предложенное им. В этот момент проявляется власть женщины. Мужчину испытывает женщина, избранная им, требуя, чтобы он доказал пылкость своих чувств. Но если, по окончании этого испытания, она принимает дар, если уши ее открыты, и она позволяет опутать себя словесной паутиной, то, в свою очередь, и сама становится пленницей, потому что в этом обществе любой дар подразумевает отдарок. Созданные по образцу договора вассальной верности, предполагавшего, что господин вознаграждает верную службу вассала той же мерою, правила куртуазной любви обязывали избранницу вознаградить верную службу, в конце концов – полной мерою. По своим устремлениям куртуазная любовь не была платонической, как думают некоторые. Это была игра, и, как во всех играх, игрока вела надежда на победу. Выиграть означало, как в охоте, захватить добычу…

…Молодой человек с надеждой ждал вознаграждения, милостей, которыми его избранница и госпожа должна была одарить его. Однако законы любви требовали, чтоб эти милости жаловались частями и понемногу, женщина таким образом снова приобретала преимущество. Она отдавалась, но не сразу. По предписанному ритуалу, сначала она позволяла себя поцеловать, затем целовала сама, после этого переходила к более пылким ласкам, целью которых было еще больше возбудить партнера. Куртуазный поэт описал заключительное испытание – assaig (essai) называли его трубадуры – последний тяжкий искус, быть подвергнутым которому грезил любовник. Это было наваждение, захватывающая дух фантазия. Любовник воображал себя возлежащим подле госпожи, которая разрешила ему приблизиться к своему нагому телу, но только до определенной точки. В самый последний момент правила игры