Лина подскочила к ступенькам и вдруг застыла. Платье было ей коротковато, из-под подола виднелась причина остановки.
— У меня же каблуки восемь дюймов! — с мольбой простонала она.
— А мне выдали лапти сорок первого размера, но я тебя догоню и убью. Сначала раздену, потом убью. Крутишь моим хвостом перед моим Витторио!
Светло-лиловое тельце левретки мелко вибрировало. Она скребла коготками по изысканному кружеву, вдавливаясь в большую человеческую грудь, словно могла спрятаться внутри.
Додошина спустила её на пол.
Холмская глядела, как собачка зарывается в трен, сквозь пелену внезапных слёз. В носу было сыро, в горле першило.
Эвелина беззвучно плакала. Впервые хозяйка тряслась сильнее, чем её питомец. Чтобы унять дрожь, она заговорила.
— Если тебе так нравится платье, ты можешь поносить его после меня.
— Это! Моё! Платье! — взревела Холмская. — Ты мне его вернёшь!
— Давай я его верну в салон проката, а ты уже оттуда возьмёшь — и носи сколько хочешь. Адрес… Из головы вылетел.
— Аха!
— У меня визитка с собой есть. Позволишь за сумочкой сходить? Там, кстати, квитанция, тоже доказательство…
Вера обмякла. Она обязательно изучит документ, обнюхает каждый уголок, колупнёт синий отпечаток фирменного штампа, хотя уже сейчас ясно — злодейка говорит правду. Гнев кипел вхолостую, не мог остановиться так сразу. Додошина, может, и не тырила дизайнерский наряд, но кое-что точно украла: сказочное воссоединение с Витюшей. Можно продолжать злиться на неё.
С лязгом открылась дверь.
— Вера, Вера.
Холмская обернулась.
Физиономия Лотуша сияла в предвкушении шутки:
— Осторожно, злая собака!
Левретка высунула укоризненную мордочку и закатила глаза.
— Опоздал, мы уже помирились, — улыбнулась Лина.
— После драки собаками не машут, Витторио.
Троица продефилировала обратно в квартиру.
Тоненькие лапки семенили под прикрытием трена: его словно нёс паж.
*— Виктор понял, что если дальше будет тянуть, мы съедим весь дом, — загоготала Марина Жарченко, когда хозяин наконец подвёл гостей к хранилищу шедевров. — Отбил у меня Похитонова?!
Вера ахнула и недоверчиво покосилась на Лотуша.
— Сама поражена такой прытью, — донеслось из-за пончика, которым дородная Марина отгородилась от дальнейших расспросов.
— У тебя есть Похитонов? — вцепилась в Витьку Холмская.
— В кабинете висит. Я ради него и позвал тебя вообще-то. Неужели забыл сказать, когда видео записывал? Или не влезло, когда обрезал файл?
— Туда влезло довольно длинное и туманное размышление о любви сквозь года, навсегда, никогда, города, провода, поезда.
— А, — всплеснул руками горе-отправитель. — Так вот это же про Похитонова как раз! Ты так его любила, магистерскую писала о нём, я и подумал, что ты пронесла любовь сквозь годы…
— Пронесла.
— …Захочешь увидеть…
— Хочу.
Она стояла перед ним, прямая, натянутая. Глаза в глаза. Струну задел, так пой.
Витторио закашлял, тряхнул тёмным золотом локонов и повернулся, чтобы ввести дам в кабинет.
Льстивые голоса принялисть наперебой хвалить полотна, развешанные по стенам.
Холмская озиралась в поисках деревянной доски с миниатюрным мирком.
Жарченко, пряча досаду за громогласной удалью, бойко отыскивала лоты, которые упустила на аукционе.
— Где ж Похитонов? — обернулась она к счастливому владельцу.
— Тут висел.
— Как понять?
— Упал, наверно, а уборщица положила где-нибудь, — промямлил хозяин драгоценной коллекции. — Хотя нет, она же сегодня… отсутствует…
— Отсутствует! — передразнила Дана Скоблидюк. — У тебя, Витя, мозг отсутствует! Данная картина похищена, уважаемые!
Она чуть ли не раскланялась перед публикой, как иллюзионист, успешно провернувший трюк с исчезновением кролика в цилиндре.
— Разве можно злорадствовать? — прогнусавила Арина.
— Почему нет, — облизнулась Скоблидюк.
— Дана, ты сейчас на костях плясать будешь? — выпучил глаза Витторио. — Меня ограбили, надо срочно ловить преступника, пока времени мало прошло!
Скоблидюк оттеснила его в сторонку внушительной грудью и, обведя стены размашистым жестом, продолжила:
— Здесь представлены работы талантливых художников с прекрасно выстроенной композицией, тонким подбором цвета, сюжетным и стилистическим разнообразием, но Витенька дорогой ничего этого оценить не может. Он путает ванитас и унитаз!
Каламбур попался Дане, когда она копалась в интернете, чтобы суметь поддержать беседу об арт-рынке.
Холмская прекрасно знала, из какой статьи он выдран, так как являлась её автором. То был дебют. В семнадцать лет туалетный юмор — самое то. Когда спустя годы в твоём секонд-хэнде с важным видом копается взрослая тётя, это смешно. К тому же, кража крохотной шутки казалась мелочью на фоне похищения живописной миниатюры — поэтому она молчала.
Притихли и остальные. Дана Скоблидюк, с орлиным зрением, но при этом в очках с острой оправой, умела наводить ужас на окружающих. Тусклая в светском общении, она расцветала опасными огнями, когда выпадал шанс выступить с едкой речью. Каждый ощущал спинным мозгом её беспринципность и отскакивал, чтобы не быть раздавленным, даже если был уверен, что никоим образом не стоит у неё на пути.
Виктор позже рассказывал, что осмелился поспорить с Даной лишь благодаря шоковому состоянию.
Эйфория жертвы, решившей, что хуже уже не будет, подтолкнула его вытащить диплом престижного университета в стеклянной рамочке и принять позу, которая обычно призывает зрителей телемагазина заказывать товар прямо сейчас.
— К твоему сожалению, я магистр искусствоведенья.
Витторио сделал бровки домиком, закатил глаза и понадеялся, что где-то выше зажжётся нимб.
Скоблидюк взяла у него из рук диплом. Он спокойно отдал — она же только хочет посмотреть поближе, правда?
— Дырки затыкать твоим дипломом, — вздохнула Дана, вешая стеклянную рамку на опустевшее место между картин.
— Э! — запротестовал хозяин дома и тут же получил по рукам.
Послышался смешок. Скоблидюк тоже ухмыльнулась, но тут же резко выдвинула нижнюю челюсть и заговорила чётко, быстро:
— Я готова спорить на любую сумму, что ты не вспомнишь, какую картину у тебя украли. Если бы вор сейчас держал её в руках, ты и тогда бы не смог ничего сказать с уверенностью. Одна из нас сегодня повесит её в своей столовой, а завтра позовёт тебя в гости, ты будешь весь вечер приглядываться, может, что-то заподозришь, но не узнаешь свою собственность.
Марина Жарченко невольно кивнула, поймала себя на этом и сморщилась.
— А ты попробуй, повесь, ворюга, — ответил Витенька.
— Пусть повесит тот, кто украл, — обвела взглядом присутствующих Дана.
— Двое ушли уже, — с безнадёгой в голосе произнесла Арина. — И картину утащили.
— Необязательно, — возразила Скоблидюк. — Может быть, у грабителя был сообщник на соседнем балконе. Неет, под подозрением каждая из нас! И каждая должна пригласить Витюшу посмотреть картинки…
— Только меня не надо приплетать! — вскричала Жарченко. — Я второй раз в жизни вижу этого молодого человека. В первый раз он меня облапошил, сейчас его облапошили, что дальше? Официальную повестку присылайте и с ордером приходите, а в игры играть со мной не получится!
Студнеобразно дрожа и чертыхаясь, Марина вышла из кабинета.
— Передайте условия пари тем двоим, — продолжала Скоблидюк ровным тоном. — Как её зовут, галеристку из Европы? Вторую-то, с собачкой, я знаю, это Лина Додошина…
— А вот и она! — донёсся из угла искажённый до неузнаваемости голос.
— Труп Додошиной? — прокатился шепоток.
Все обернулись.
Сквозь треугольное отверстие внизу книжной полки робко, но заинтересованно просунулась тонкая мордочка левретки. Заметив всеобщий интерес, она тотчас спряталась обратно.
Витторио пообещал обеспокоенным гостьям, что приедет лучший в мире ловец животных за шкафами (его натренированная на котах