— Это не наркотик, хотя раньше я имела с ними дело.
Я застыла от того, насколько её голос оказался пустым. Словно что-то доносилось из глубин сгнившей грудной клетки мумии. Ни капли жизни — лишь бесконечная человеческая нагота — гибель. Смерть всем чувствам, смерть всем мыслям, смерть всем проблемам.
Смерть самому себе.
Смерть. Смерть. Смерть.
— Тогда… что это? — спросила я, невольно пялясь на Ричелл и её полное безэмоциональное состояние.
— «Сыворотка равнодушия» — так это вещество называют в народе, — идеально ровным голосом ответила она. — Позволяет совершенно ничего не испытывать. Ни капли чувств. Абсолютный ноль.
Это даже звучало жутко. Ничего не чувствовать? Как так можно? Ведь человек с самого своего становления что-либо чувствовал, как и любое другое животное. И неужели после нескольких тысяч лет человечество гордится тем, что наконец-то избавилось от эмоций? Что оно собиралось этим достичь? А главное…
— Зачем? — спросила я уже вслух.
— Пожары, — вынимая пачку сигарет и закуривая, глухо сказала Ричелл. — Весь мир в пожарах. Многие стали считать, что это не специальные поджоги или взрывы. Что это болезнь.
— Болезнь? — нахмурилась я, застыв окончательно со своей бежевой курткой в руках и внимательно следя за Ричи.
— Да, болезнь, — совершенно равнодушно подтвердила она, словно говорила о чём-то максимально незначительном, и выдохнула дым. — Непонятно, как она распространилась на все континенты и откуда вообще взялась. Вообще мало что известно, многие до сих пор думают, что это выдумка.
— А ты считаешь, что это не так?
— Разве не видно, что именно я считаю?
Ричелл подняла на меня безликий взгляд, и я покрылась мурашками: так было непривычно видеть её без ярости, злости, враждебности — без каких-либо чувств. Словно кукла, на которую натянули кожу, как колготки на ноги, и дали одежды, чтобы согреть то, чего не существовало — сердца и души. Точнее, что исчезло под воздействием этого некого «наркотика». А было ли там вообще хоть что-нибудь до этого? Кто знал.
— Я не понимаю, причём тут чувства.
— Они мешают, их сложно контролировать, как ты и говорила, — Ричелл безучастно смотрела на тлеющую сигарету. — А ещё они помогают болезни развиваться в теле своей жертвы. Сильные эмоции теперь запрещены, понимаешь?
«…нельзя испытывать сильные, неконтролируемые и агрессивные эмоции. И дело даже не в этом, что это может причинить другим боль, а в том, что вам самой от этого хуже будет», — слова директрисы как яд впитывались под корку сознания и никак не выходили из головы. Меня пробила дрожь от осознания того, насколько оказалось всё серьёзным, тогда как я до этого момента относилась к этому не так, как положено — без ужаса и страха перед тем, что нас ждало впереди.
А что там? Что?
Демон огня смеялся нам в лицо.
— «Возможно, только равнодушие и спасёт весь наш полыхающий мир», — тихо повторила я слова директрисы, задумчиво глядя в окошко, где на фоне чёрного неба вновь шёл снег.
— Верно, поэтому и стоит заглушать эмоции таким способом, — Ричелл потушила сигарету о своё запястье, даже не поморщившись от боли, и закурила новую, щёлкнув зажигалкой. — Боль — иллюзия чувств, отчаяние — иллюзия разума. Всё иллюзия. Человек сам создал в своей больной голове мир, который потом же он и обвиняет. А ведь во всём виноваты мы, только мы. И в проявлении чувств — тем более. Всё желало нам смерти: от ураганов до войн. Но мы до сих пор не сдохли. Так может, именно сейчас наступит наш конец? А мы так отчаянно не хотим этого признавать, что прячемся за дамой равнодушия, боясь посмотреть смерти в лицо. Как и всегда боялись.
Её слова доносились до меня как завывания ветра: дули прямо в ухо, но были нечёткими, нереальными, словно кто-то говорил из сна, а когда проснулся — в голове остались лишь обрывки, как в гневе разорванная ткань. Ничто не хотелось задерживаться в моём сознании, как бы самоотверженно я ни пыталась зацепиться хоть за какое-то предложение. Мне просто не хотелось верить. Истина… впервые я яростно отказывалась знать правду.
Нет, нет, нет, этого не может быть! Нет!
Человечество не умрёт. Никто не умрёт. Ни мама, ни Хэмфри, ни Ричелл, ни я, ни кто-либо другой, ни тем более Джозеф. Особенно Джозеф.
Он не мог умереть. Не мог.
Я вышла из раздевалки в тот же миг, когда эта мысль сформулировалась на кладбище моего сознания. Сердце колотилось о рёбра так, словно я только что отправила в нокаут ещё одного своего противника. Руки — дрожь. Мысли — хаос. Сердце — кровь. Чувства… распирали горло, будто меня заживо сжигали на костре посреди гробов моей чёрной души.
Что это? Страх? Снова страх?
Чёрт.
Почему я снова боялась? Что сломалось во мне, отчего я впервые стала чего-то бояться? Почему… так страшно? Почему?
Чёрт. Чёрт. Чёрт.
— Хэй, Делора, у тебя всё в порядке?
Весёлый, ещё довольно детский голос привёл меня в себя. Не стоило показывать свою слабость, не стоило. Надо стать сильнее. Но разве не для этого я сюда пришла? Для этого. Тогда что же пошло не так?
Всё.
— Разумеется, — я через силу усмехнулась, пытаясь успокоиться и остановить такой непривычный поток вопросов.
— Ты побледнела, — Ченс подошёл ко мне ближе и протянул бутылку. — Я взял тебе вино, как ты и любишь.
— О, ну с вином мне ещё лучше станет.
Благодарно кивнув, я взяла из его рук алкоголь и, открыв бутылку, сделала несколько блаженных глотков. Жадно, чётко и быстро — я и не заметила, как страдала жаждой после нескольких боёв. Спирт ударил в голову почти сразу, но я привычно не обратила на это внимание и посмотрела на Ченса. Тот глядел на меня со своей «супер соблазняющей» улыбкой, хотя только он сам считал, что так красиво улыбался, и поправил свою красную шапку, которую носил в любое время года, какая бы погода ни стояла. Из-под головного убора торчали чёрные непослушные волосы, на узком, довольно маленьком лице ярко выделялись в темноте коридора светло-зелёные глаза, кожа так и не стала загорелой, а низкорослое тело более накаченное или высокое, как бы он ни старался выглядеть «свежее и круче». Ему было всего пятнадцать лет, а познакомилась я с ним ещё очень давно: как-то один раз надрала зад его обидчикам, а затем мы стали чаще видеться в барах или в клубах.
Друг? Возможно. Однако так таковым мне никогда не хотелось называть Ченса.
— Я тут забрал все ставки, как и всегда. В этот раз получилось даже больше, чем в предыдущий, — он протянул мне пластиковый стакан с деньгами в прозрачном мешочке, который я взяла и кинула себе в рюкзак.
— Неужели люди решили