— И помогу!

Прихрамывая на одну ногу, девушка поднимается ко мне, а Кирилл дальше спускает Белобородько в одиночку.

Анька молодечик. Уже какой раз выручает. Хоть и страшнючая, но я от нее в восхищении!

Мы спускаемся, и я пытаюсь поблагодарить:

— Сп… С-с-сп.

— Да, спустились. Спустились. Вон там столовая. Сейчас будет обед. Не забудь.

Да не «спустились» я хотел сказать, а «спасибо»!

Блин, она меня совсем за идиота считает, что ли? Зачем бы я просто так спускался? Если бы не обед, я начал карабкаться к себе в комнату на третий этаж.

Впрочем, в интернате многие считают меня недоразвитым. Все из-за речи. Когда толком не можешь говорить, тебя автоматом относят к идиотам.

Эх, жалко ребята не понимают жестовый язык. На весь интернат всего два глухонемых. Как-то пробовал с ними общаться и не получилось. Один с официальным диагнозом шизофрении. У второго диагноз вроде не подтвержден, но морда совершенно глупая. Он еще постоянно в носу ковыряется, а я такую мерзость не перевариваю. Поэтому приходится быть одиночкой. А как общаться или дружить, когда элементарное «му» можешь произнести с третьей попытки?

У столовой толпа. Как обычно, первым потоком запустили малышей, остальные подтягиваются к двери и ждут начала второй смены.

Я не жду, сразу качусь напролом. Никто меня не останавливает. Все уже знают, стоит перегородить путь — я буду драться. Не стоять же и смотреть, как в ожидании обеда старшие развлекаются и отвешивают люлей младшим или тем, кто не может за себя постоять?

Заезжаю в рай вкусных запахов, подаюсь к дальней стене с висящим на ней телевизором и останавливаюсь.

Сегодня звук из динамика слабый, а в столовой шумно. Не то, чтобы малышня специально кричит. При таком количестве даже разговоры вполголоса превращаются в сильный гвалт. Звуки дополняются чавканьем, кашлем, цоканьем ложек о тарелки.

Из-за шума можно разобрать лишь часть того, о чем говорится. Но этого достаточно, чтобы понять общий смысл. В новостях рассказывают о жизни нашей и в то же время совершенно другой страны. Страны, в которую такие как я даже если очень захотим, не попадем. А они, те, кто мельтешит на экране, не попадут к нам. Разве только если судьба преподнесёт сюрприз или сыграет злую шутку.

Смотрю, слушаю, а самому не верится, что когда-то и я жил там. Там, где всегда есть, что покушать. Где можно пожелать чего-нибудь вкусненького, и мама обязательно приготовит. Где носишь ту одежду, которую хочется. А если попросить новый телефон, планшет или еще что-нибудь просто потому, что твой старый надоел, мама обязательно купит.

Малышня закончила обедать. Кто мог, сам отнес грязную посуду на мойку, за такими, как я, прибрались дежурные. Еще немного приходится подождать, пока накроют новые столы, опять же, для таких, как я. Остальные ребята сами несут еду на подносах.

Сегодня на обед подали осточертевший суп с фрикадельками, уже в печенках сидящую перловую кашу с котлетой и мое любимое — полусладкий компот с полусладкой булочкой.

Никогда не любил сладкое. Конфеты почти не ел. А как поселился в интернате стал сладкоежкой. Наверное, так всегда: только теряя ты начинаешь по-настоящему это ценить.

Но самое ценное — это вареные яйца и сливочное масло. Не только потому, что вкусные, их можно взять с собой. Но унести — не значит съесть самому. За любую ценность нужно сражаться. А если прогнешься, твои хлеб с маслом и яйца будет есть кто-то другой. Тебя заставят самому каждый раз их отдавать. То же самое с одеждой, обувью и всем остальным.

Я первым начал обедать и первым закончил. Появляется мысль взять с собой хлеб, но не решаюсь. У выхода работники столовой нас проверяют. Они не разрешают ничего уносить со столов. Лишний раз не хочется ругаться. Все равно скоро полдник.

Добираюсь обратно к проклятой лестнице и смотрю по сторонам. Повезло, вокруг никого. Можно спокойно подниматься.

Левой рукой хватаюсь за перила и тяну себя с креслом, правой придерживаю колесо, чтобы не скатиться назад. Карабкаюсь медленно, но уверенно. Уже проверено до третьего этажа я успеваю взобраться меньше чем за 3 минуты.

Едва доползаю до середины пролета второго этажа, и сверху доносятся чьи-то торопливые шаги. Это заставляет напрячься.

Нежелательно встретиться с кем-то на лестнице один на один. В интернате идиотов полно, причем, с официально поставленными диагнозами. Не в порядке с нервами у 99 %. Мало ли что кому в голову взбредет, увидев меня в уязвимом положении.

Быстрее начинаю перебирать руками. Успеваю подтянуться на разок и появляется Артур Потехин. На душе отлегло. Этот нормальный.

Вот кому в жизни повезло так это Артуру. Он старше меня на два года, ему восемнадцать. Крупный, плечистый, отлично физически развит и потому веселый. У него только нет кисти на левой руке. Считай, пустяк. Мелочи жизни. Когда он у нас появился, никто не подумал на него наезжать. Случись такое, он бы любого одной рукой отмудохал. Поэтому-то и стал сразу авторитетом.

С рюкзаком на спине и со свернутым одеялом, чем-то поцокивая, Потехин пролетает мимо.

Фу! Откуда завоняло керосинищем?

Парень резко останавливается где-то за моей спиной.

— О! Как тебя там? Ты мне нужен!

Не успел обернуться, Артур мигом подскочил ко мне сзади.

— На, держи. Только держи крепче. Не урони! — водрузив мне на колени цокающий сверток, «обрадовал» он нежданным сюрпризом.

Правой рукой я продолжаю держаться за колесо, левой инстинктивно хватаюсь за сверток. Артур рывком дергает кресло и начинает тащить назад. Моя рука беспомощно скользит по колесу и не может ничего сделать.

— Э-э-э! — издаю единственную букву и голосовые связки перехватываются спазмами.

Потехин без труда стаскивает инвалидное кресло вместе со мной на площадку между этажами. Разворачивает, дальше спускает лицом вперед и на ходу разъясняет:

— Значит, смотри, сейчас помогаешь вывезти одеяло на улицу и на этом свободен. Понятно? Да не разбей ничего! Держи крепче!

Я аж обалдел от такой наглости.

Что я ему, извозчик, что ли?!

Пытаюсь выдавить из себя возмущение, да кто бы слушал мои мычания. Приходится взяться за сверток второй рукой, заодно начать прощупывать содержимое. Там что-то небольшое в нескольких экземплярах — гремит, цокает и попахивает керосином.

Доходит.

Да это он керосиновые лампы ворует!

Ну и скотина ты, Артур Потехин. Я такого от тебя не ожидал.

А чем мы будем пользоваться, когда в интернате снова отключат электричество?!

— Куда с одеялом? — накинулась на нас дежурная воспитатель, перегородив выход на улицу.

— Так это чтобы он себе ничего не застудил! — резво выкручивается Артур.

— Молодец, Потехин! — хвалит женщина, еще и широко открывает для нас дверь.

«Да сука он конченная, а не молодец! Куда вы смотрите!» — мысленно ору я в ответ.

Подумалось, что Артур