Карлтон тоже видел это, только не подавал виду. Он чувствовал, что от жены веет прохладой, той самой, которую ощущала и Пакстон со дня своего рождения. Беатрис Эндрюз была обязательной, терпеливой, со вкусом одетой, приятной в общении и прекрасно причесанной леди, но ни разу в жизни она не испытала к кому-нибудь сильных чувств. У нее их просто не было.
Квинни догадалась об этом раньше Карлтона и сказала своим детям, что сердце Беатрис Эндрюз холоднее и меньше, чем косточка персика зимой.
Наиболее похожим на любовь было чувство, которое Беатрис испытывала к Джорджу. Между ними установились такие взаимоотношения, которые она не могла позволить себе с Пакстон. Мать восхищалась сыном и очень уважала его. Джордж был хладнокровен, иногда до надменности, мог трезво смотреть на вещи, что и привело его в конечном счете в медицину. Беатрис нравились эти качества. Ее самолюбию льстило, что сын – врач, что он более светский человек, чем отец, и она по секрету говорила подругам, что сын напоминает ей отца, а тот был верховным судьей Джорджии, поэтому она уверена в большом будущем Джорджа. Будущее Пакстон представлялось матери более ординарным. Она поедет в школу, закончит ее, затем выйдет замуж и заведет детей. Этот путь не вдохновлял Беатрис, тем более что она его уже прошла. В свое время она по настоянию отца поступила в школу «Сладкий шиповник» и вышла замуж за Карлтона через две недели после выпуска. Беатрис не особо уважала женщин, хотя регулярно навещала подруг и активно работала в женских обществах. Мужчины – вот кто, по ее мнению, создан для великих дел. У матери не возникало сомнений, что эта милая белокурая девочка, трогающая своими грязными ручками все подряд, ничем не прославится.
Голос Уолтера Кронкайта невнятно доносился из школьного телевизора, в который молча уставились Пакстон и все ученики и учителя школы. Каждые несколько минут Кронкайт давал репортаж с места событий. Журналисты толпились у ограды госпиталя «Паркленд мемориал», где шла борьба за жизнь президента.
– У нас нет ничего нового для вас до сих пор, – сказали с экрана. – Все, что мы знаем, – состояние президента критическое, в последние минуты бюллетеней о его здоровье не появлялось.
Кто-то из учителей дотянулся до телевизора и переключил на другой канал; в этот момент Чет Хантли говорил то же самое.
Страх запечатлелся на лицах. Снова Пакстон вспоминала Джорджа, который забрал ее из школы и по дороге рассказал о крушении самолета. Пакстон больше ни о чем не спрашивала у него – в глазах Джорджа не было надежды. Джордж только окончил медицинскую школу в госпитале «Грейд мемориал» в Атланте. Завершить образование он решил на Юге, недалеко от дома, хотя отец, выпускник Гарвардского университета, советовал ему поехать туда.
Беатрис хотела оставить Джорджа поближе к дому, кроме того, она говорила, что необходимо поддерживать образовательные институты Юга.
Пробило два часа. Пакстон стояла, не дыша в углу учительской и молилась, чтобы с ним все было хорошо. Слезы наворачивались на глаза, и она не понимала, о ком плачет – о президенте или о своем отце. Отец умер на следующий день после аварии, раны были слишком тяжелы. Рядом с ним были жена и сын, Пакстон оставили дома с Квинни. Они решили, что в одиннадцать лет она мала для того, чтобы идти в госпиталь, тем более что отец так и не приходил в сознание. Больше она его не видела. Он ушел со всей своей теплотой, любовью, мудростью, знанием людей, истории и всего остального, выходящего за пределы города Саванны. Он был настоящим джентльменом-южанином старой закваски, натура которого не вмещается в рамки, предначертанные при рождении. Эту широту и любила в нем Пакстон.
Это и еще многое другое: как он ловил ее и крепко прижимал к себе, когда она бежала ему навстречу, их длительные прогулки и разговоры обо всем на свете – о войне, о Европе, о том, как замечательно было бы вместе поехать в Гарвард. Она обожала его голос и запах одеколона, оставляющего след свежести в комнате, когда он проходил мимо. И как он щурил глаза, улыбаясь, и как он говорил, что гордится ею… Она почувствовала, что это она умерла, когда в церкви запел хор и Квинни так громко зарыдала на последней скамье, что Пакстон услышала ее со своего места между Джорджем и матерью.
Ее жизнь так и не вернулась в обычное русло после смерти отца. Будто бы большая часть ее ушла вместе с ним, та, которая привыкла вдыхать запах первых полевых цветов и в субботу приходить к нему утром в офис, если случалась работа в выходной. Ушла возможность разговаривать с ним так, как будто она уже много понимала в этом мире, и задавать ему любые вопросы. У Пакстон была удивительная способность чувствовать людей, она даже однажды сказала отцу, что не верит в любовь матери. Тогда, правда, это ее не очень волновало. У нее были Квинни и отец.
– Я думаю, ей нужен кто-то похожий на Джорджа… Он не раздражает ее и разговаривает о том, что ее действительно волнует, – о светской жизни. Он из тех людей, которые нравятся ей. Как ты думаешь, папа? Иногда я говорю ей, что люблю что-то, а ее это пугает. – Пакстон скорее чувствовала, чем знала это, а Карлтон Эндрюз знал; но старался не разговаривать об этом с дочерью.
– Она просто выражает свои чувства не так, как ты или я, – оправдывал он жену, усаживаясь в старое уютное кожаное кресло, на котором Пакстон любила раскрутиться до самого верхнего упора, до тех пор пока оно не угрожало слететь с резьбы. – Но это не значит, что у нее их нет. – Он чувствовал себя обязанным защищать жену, даже от Пакстон, хотя слова дочери были правдой.
Беатрис была холодна как лед. Обязательная, терпеливая, «хорошая жена» в своих собственных глазах. Она прекрасно вела домашнее хозяйство, была вежлива и добра к нему, никогда