Какой каприз судьбы привел их обоих сюда в одно и то же время?
Одри решила сказать ему правду – в той мере, в какой это возможно.
– Мне непременно нужно было убежать.
– От чего? – Как мягко и приятно звучал его голос, каким чудесным золотым светом заливало их поднимающееся солнце. Чарльз спросил: «От чего?» Он решил, что Одри хотела скрыться от мужчины: по представлениям того времени женщина в ее возрасте непременно должна была быть замужем. – Или правильнее было бы спросить: «От кого?» – И он улыбнулся.
Одри покачала головой:
– Нет, тут совсем другое… Наверное, я хотела убежать от самой себя, от долга, который я на себя взвалила.
– Звучит серьезно. – Ему безумно хотелось прикоснуться к ее губам поцелуем, погладить пальцами ее длинную изящную шею, но он принуждал себя слушать ее и как мог подавлял вспыхнувшее желание.
– Для некоторых такое и впрямь серьезно. – Она откинулась на спинку кресла и вздохнула. – У меня есть дедушка, которого я люблю всей душой, и сестра, которой я отчаянно нужна.
– Она что, больна?
Одри удивленно посмотрела на него.
– Нет, почему вы так решили?
– Вы произнесли это слово – «отчаянно»…
Она покачала головой, глядя вдаль на море и думая об Аннабел. В первый раз за все время она позволила себе вспомнить обвинения, которые бросил ей в лицо Харкорт.
– Просто она очень молода… а я ее избаловала. Да и как было не избаловать? Мы потеряли родителей, когда были совсем маленькие, и мне пришлось заменить ей маму.
– Как странно. – На его лице мелькнула боль.
– Странно? Почему?
– Сколько вам было лет, когда умерли родители? Они умерли одновременно?
Одри кивнула, не понимая, почему он так взволнованно ее расспрашивает.
– Мне было тогда одиннадцать лет, моей сестре семь… это случилось на Гавайских островах… да, они погибли вместе, был шторм, и судно, на котором они плыли, утонуло… – Ей до сих пор было тяжело рассказывать об этом. – Мы вернулись в Америку, к дедушке. С тех пор я вела его дом и заботилась о сестре… наверное, слишком заботилась, так, во всяком случае, твердит ее муж. Он обвиняет меня в том, что я сделала из Аннабел калеку, потому что она совершенно беспомощна, ничего сама не может сделать и решить. Боюсь, он прав. А про меня он сказал… про меня сказал, что я только одно умею: следить за порядком в доме и нанимать и увольнять горничных. И мне нечего было ему возразить, так оно и есть. Поэтому я уехала из дому, ненадолго, мне так хотелось переменить обстановку…
Чарльз взял ее за руку.
– Я вас понимаю.
– Вы? Меня? – Она вскинула на него глаза, ресницы у нее стали влажными. – Разве это возможно?
– Конечно, ведь у нас с вами сходная судьба. Только вот дедушки нет. Были тетя с дядей, но и они умерли. Мои родители погибли в автомобильной катастрофе, когда мне было семнадцать лет, а моему брату – двенадцать'. Год мы прожили у тети с дядей в Америке, и нам там пришлось очень несладко. Родные, конечно, желали нам добра, – Чарльз вздохнул и слегка сжал руку Одри, – но совершенно нас не понимали. Им казалось, что я слишком независим для своего возраста, постоянно рискую, а мой брат слишком тихий мальчик. Он всегда был довольно болезненным ребенком, а смерть родителей окончательно подорвала его здоровье. Когда мне исполнилось восемнадцать, мы вернулись в Англию, я делал все, что в моих силах… – Голос его прервался, и сердце Одри переполнилось состраданием. – Он прожил дома всего год. В четырнадцать лет мой младший брат умер от туберкулеза. – Чарльз смотрел на нее невидящими глазами, в них было горе. – Я все время думаю: может быть, этого бы не случилось, останься мы в Америке… может быть, он был бы жив, если бы я…
– Нет, Чарльз, не надо упрекать себя. – Сама того не сознавая, она протянула руку и осторожно коснулась его щеки. – Жизнь нам неподвластна… Я тоже почему-то всегда считала себя виновной в гибели родителей, но это же глупо и бессмысленно. За что нам казнить себя? Судьба сильнее нас.
Он кивнул. В первый раз за все годы он рассказал о своем горе, и кому – человеку, которого едва знал! Но от Одри исходило такое душевное тепло и понимание: его настойчиво влекло к этой девушке, он понял это, едва увидел ее, и с каждой минутой она привлекала его все сильнее. Ему хотелось рассказывать о себе, о своей жизни, об умершем брате, поделиться всем радостным и трудным, что довелось пережить.
– И тогда я пустился странствовать по свету. Но сначала пытался учиться в университете, однако после смерти Шона ни на чем не мог сосредоточиться. Все напоминало мне о нем, у всех были младшие братья, на улице я видел детей, похожих на него. Мне хотелось убежать куда-то, где ничто не будет постоянно напоминать мне о моем несчастье. И я уехал в Непал, потом в Индию, прожил год в Японии. В двадцать один год написал свою первую книгу. – Наконец-то он улыбнулся. – Путешествия и книги стали моей жизнью, другой я просто не представляю.
Одри тоже улыбнулась.
– Книги вы пишете замечательные. – Она была благодарна ему за то, что он открыл ей свою душу, и полна сочувствия. Вдруг в голову ей пришла страшная мысль: а что, если бы она потеряла Аннабел? Нет, она не перенесла бы этого! Глаза Одри сразу наполнились слезами.
– Видите, какой я перекати-поле, – признался он чуть ли не виновато, и в глазах его появился прежний мальчишеский блеск.
– Что ж тут плохого? – Она вздохнула и улыбнулась. – Если хотите знать правду, я вам завидую. Мой отец объездил весь свет, и мне тоже всю жизнь так хотелось побывать в далеких экзотических странах.
– Почему же вы сидите дома?
– А Аннабел? А дедушка? Разве они могут остаться одни, без меня?
– Отлично могут, ничуть не сомневаюсь.
– Мне еще предстоит в этом убедиться. Потому я и уехала от них сюда.
– Ну, мой друг, мыс Антиб при всем желании не назовешь далекой экзотической страной.
– Догадываюсь. – Оба рассмеялись. – Но если я увижу, что они могут обходиться без меня и за мое отсутствие ничего дурного не произойдет, то, может быть, когда-нибудь я и отважусь на что-то более серьезное и смелое.
– Не когда-нибудь, а сейчас, иначе упустите возможность: не сегодня-завтра вы выйдете замуж, и тогда уж будет не до путешествий.
Она усмехнулась: что-что, а замужество ей не грозит.
– Напрасно вы тревожитесь, я