Он взял ее руки в свои, заглянул ей в глаза.
– Одри, ты правда этого хочешь? Ты не раскаиваешься?
Сейчас я думаю не о себе. Я-то ничего не теряю. А ты? Я ведь знаю, что для тебя значит твоя семья… дедушка… Аннабел…
– А если пробил наконец мой час? Может быть, они поймут и простят меня.
– А потом? После Китая? Что мы будем делать?
– Не знаю. Рано или поздно, но я должна к ним вернуться.
– У меня такое чувство, будто я люблю замужнюю женщину, – вздохнул он.
Его слова заставили ее улыбнуться, но она подумала, что он не так уж далек от истины.
– Ты ведь сам сказал, что мало кто пользуется такой свободой, как ты. И я не из числа этих счастливчиков.
– Наверное, поэтому я и полюбил тебя. Будь ты такой же свободной пташкой, как я, может быть, я не привязался бы к тебе так сильно.
Он ласково погладил ее по волосам, а она теснее прижалась к нему. Она взяла на себя новое бремя, бремя обязательств перед ним, но, как ни странно, это совсем не тяготило ее. Она чувствовала себя свободной, свободной как никогда, и дивилась тому, сколько счастья давала ей эта свобода.
Глава 11
Телефон зазвонил в ту минуту, когда Эдвард Рисколл собрался послушать Уолтера Жинчелаа. Горничная робко приблизилась к двери в библиотеку. Мистер Рисколл в последний месяц стал такой раздражительный… И потом, он не выносит, когда его беспокоят.
– Извините, сэр… – пролепетала она, чувствуя, как у нее дрожат коленки, а кружевная наколка сползает куда-то на ухо.
Мистер Рисколл этого терпеть не может, в последнее время его все так раздражает. Он бродит по дому, не зная, на ком сорвать злость. – Извините, сэр, – снова проговорила она, думая, что он не слышит.
– Ну! Что там еще?! – Он рявкнул так, что бедная девушка вздрогнула. – Что вы дергаетесь, черт побери! Вы мне на нервы действуете!
– Вас просят к телефону, сэр.
– Ну так узнайте, в чем дело. Говорить ни с кем не буду.
И вообще уже пора обедать. Что за звонки в такое время! Кто мне может звонить!
– Телефонистка говорит, что это междугородная линия.
Лицо у мистера Рисколла нахмурилось. «А вдруг что-нибудь с ней…» – пронеслось у него в голове. Он бросил на девушку быстрый взгляд.
– Откуда звонят?
– Из Стамбула, из Турции, сэр.
– Из Турции? Нет у меня никого в Турции! Ошибка…
Или болван какой-нибудь хочет меня разыграть. Повесьте трубку. Мне не до шуток.
Если бы звонок был из Франции, он бы, конечно, ринулся к телефону. Или из Италии… Или из Англии. Открытку от нее он получил из Рима. Но Турция… Внезапно, повинуясь чувству неясной тревоги, он медленно поднялся на ноги.
– Узнайте, кто звонит, прежде чем повесить трубку!
– Слушаюсь, сэр.
Не прошло и минуты, как она вернулась – глаза вытаращены, наколка чудом держится на одном ухе, – но на этот раз он ничего не заметил.
– Это мисс Рисколл, сэр. Из Турции.
Забыв о своей палке, он чуть ли не бегом бросился в маленькую комнату, где у них стоял столик с телефоном и возле него жесткий, неудобный стул. Мистер Рисколл считал, что поговорить по телефону можно и без особых удобств. По его представлениям, телефон существует не для болтовни, а для того, чтобы сказать несколько слов по делу, он все время твердил это Аннабел, но та пропускала его слова мимо ушей.
– Да?! – крикнул он в трубку. – Да?!
В аппарате так хрипело и трещало, что он почти ничего не слышал. От волнения он даже забыл сесть. Горничная стояла рядом, замирая от страха и не решаясь уйти.
– Мистер Рисколл?
– Да! Да!
– Вас вызывают из Турции.
– Да знаю я! Какого черта вы тянете?! Соединяйте! – прокричал он и почти тотчас же, услышав ее голос, ощутил мгновенную слабость в коленях.
– Дедушка? Ты слышишь меня?
– С трудом. Одри, куда тебя занесло, черт побери?!
– В Стамбул. Приехала сюда с друзьями на «Восточном экспрессе».
– Проклятие! Нечего тебе там делать! Когда вернешься?
Услышав его голос, такой слабый и далекий, Одри чуть было не отказалась от своей затеи. Ее охватили сомнения. Но нет, надо с ним поговорить?
– Наверное, только к Рождеству.
Ответом ей было гробовое молчание, и она испугалась, что их разъединили.
– Дедушка! Дедушка!
Он тяжело опустился на стул. Горничная бросилась вон, чтобы принести ему стакан воды. Лицо у него стало совсем серое. Верно, какие-то дурные вести, мелькнуло в голове у перепуганной насмерть девушки, а он такой старый, как он их перенесет!
– Какого черта ты там делаешь? И с кем ты там?
– На пароходе я познакомилась с очаровательной парой.
Они англичане. Мы с ними были на Антибе.
«Пусть считает, что и в Турции л с ними», – думала Одри.
– Проклятие! Почему ты не возвращаешься в Англию?
– Вернусь… только позднее. Сначала собираюсь в Китай.
– Что-что?
Горничная протянула ему стакан, но он оттолкнул ее руку.
– Ты в своем уме? Там же война! Немедленно возвращайся домой!
– Дедушка, ничего со мной не случится. Обещаю тебе. Я еду в Шанхай и Пекин. – Она сочла, что лучше не говорить ему ни про Нанкин, ни про Чан Кайши, не то он еще больше перепугается. – А оттуда прямо домой.
– Но ты же можешь снова сесть в «Восточный экспресс», доехать до Парижа, потом – на теплоход, и через две недели будешь дома. По-моему, это гораздо разумнее.
«Проклятие, – бормотал он себе под нос. – Совсем как ее драгоценный папочка!»
– Дедушка, голубчик, ну пожалуйста… Мне так в Китай хочется! А потом домой. Клянусь!
У него на глаза навернулись слезы.
– Проклятие! Ты – как твой отец! Ни капли здравого смысла! Китай – не место для женщины! Никому там сейчас не место, кроме самих китайцев. Как ты доберешься?
«Что она делает? – думал он. – Это же безумие! Вот Роланд, черт его подери, вытворял такие же штучки!»
– Мы едем поездам.
– Из Стамбула в Китай? Ты хоть представляешь, какой это путь?
– Да! Все будет хорошо!
– Что там у тебя за компания? Хотя бы приличные люди?
На них можно положиться?
– О да, вполне, уверяю тебя.
– Брось ты эти свои дурацкие уверения!
Он вне себя от гнева. Одри это понимала. Но попробуй тут что-нибудь объяснить – такое расстояние и сплошные помехи!
У нее ушло восемь часов, чтобы дождаться разговора.
– Как ты, дедушка, здоров ли?
– Здоров… Разве тебе есть дело до моего здоровья?
– Как Анни?
– Ждет ребенка. В марте.
– Знаю. Я буду дома гораздо раньше.
– Надеюсь. В противном случае можешь вообще не трудиться.
– Дедушка… Мне так жаль…
– Нет, никого тебе не жаль. Ты – как твой отец. Уж если делаешь глупости, то хоть не лги, пожалуйста. Никого тебе не жаль!
– Дедушка, голубчик, я люблю тебя…
Она заплакала. Он не мог говорить, он тоже плакал. Беззвучно.
– Что?
– Я люблю тебя!
– Не слышу!
Она слишком хорошо знала его уловки.
– Слышишь! Я говорю, я люблю тебя! И скоро буду дома…
Мне уже пора идти, дедушка. Я сообщу