– Что же нам делать, Чарли? – взволнованно спросила Одри, заглядывая ему в глаза.
Что на это ответить? Он глубоко вздохнул, отлично понимая, какой трудный бой предстоит ему выдержать.
– Я думаю, тебе надо смириться с необходимостью поступить не так, как тебе хочется.
;. Она нахмурилась, но Чарльз предвидел, что она будет возражать, и приготовился опровергнуть ее доводы.
– Как я должна тебя понимать?
– А так, что нравится тебе это или нет, а придется уехать, Одри. У них есть крыша над головой. Есть запас продуктов на какое-то время. И кто-нибудь найдется, кто пожалеет сирот.
Ведь это только на месяц. В ноябре приедут монахини.
– – А если их что-то задержит? Если они вообще не приедут? Если их тоже убьют по дороге?
– Это маловероятно.
– И мой отъезд тоже.
– Старшие смогут присмотреть за маленькими; – с отчаянным упорством произнес Чарльз. Одри смотрела ему прямо в глаза так твердо и решительно, что ему стало страшно. Не мог же он, в самом деле, оставить ее в оккупированной японцами Маньчжурии. Достаточно вспомнить судьбу французских монахинь. При одной мысли об этом он весь похолодел. И, не выбирая слов, Чарльз напомнил о них Одри.
– Я могу сама за себя постоять.
– Вот как? Давно ли?
– Всю жизнь, Чарли. Я с одиннадцати лет живу без родителей.
– Ты с ума сошла? Ты живешь в цивилизованном американском городе, в доме деда, со слугами и в полном комфорте. И ты вообразила, что приспособлена к борьбе за существование в Маньчжурии, где вокруг затаились коммунисты, где повсюду японцы и всякие бандиты и никому нет никакого дела до того, останешься ты жива или умрешь?
– А маленькие дети, по-твоему, приспособлены к жизни без взрослых?
Голос ее задрожал. За прошедшие дни она уже успела привязаться к этим малышам, двое постоянно состязались за право сидеть у нее на коленях, а один всю минувшую ночь проспал, прижавшись к ней, у нее в кровати – к большому огорчению Чарльза. И старшие девочки, Лин Вей и Синь Ю, такие милые, заботливые, доверчивые. Разве Одри может их бросить на произвол судьбы? Она снова обратила взгляд на Чарлкаа, теперь исполненный муки.
– Знаю, дорогая… Знаю… Ужасно, что мы вынуждены их оставить. Но ничего нельзя сделать. Страна вся переполнена людскими страданиями, голодом, беспризорными детьми. Мы бессильны что-либо изменить. То же самое и здесь.
– Я не могу их оставить, Чарли. Это совершенно невозможно. Пусть даже придется пробыть здесь целый месяц, пока не приедут монахини.
У Чарльза сжалось сердце. Он понял, что она не отступит.
И он ничего не может с ней сделать. Она не ребенок. И не восемнадцатилетняя барышня, чтобы распоряжаться ею и приказывать. Она живет своим умом. Чарльзу опять стало страшно.
Как ему быть, если она откажется сейчас уехать из Китая?
– Ну а что, если их придется ждать полгода, Од? Ведь и так может статься. Политическая ситуация может настолько ухудшиться, что французы решат совсем отказаться от этого приюта, и тогда ты застрянешь здесь на годы.
Это была страшная мысль даже для Одри. Но все равно, раз она решила, значит, так и будет. Она не бросит сирот на произвол судьбы.
– Наверно, придется рискнуть, – пожала она плечами, отвечая на его вопрос и пряча свои страхи под маской шутливого безразличия.
Чарльз смотрел на нее с ужасом. Он чувствовал, что в их отношениях происходит нечто непоправимое.
– Одри, прошу тебя… – Он обнял ее, прижал к себе и ощутил, что она вся дрожит. Ну конечно же, ей страшно остаться здесь одной. Но он не согласен сидеть и ждать еще целый месяц, а может быть, два месяца, а может быть, год. Ему необходимо через несколько недель быть в Лондоне.
– А как же мы? Наши отношения? Или они тебе безразличны?
– Конечно, нет. – Она словно бы даже обиделась. – Ты ведь знаешь, что я тебя люблю.
Они действительно по-настоящему любили друг друга. И до сих пор между ними не возникало непреодолимых разногласий.
Но теперь оба оказались бессильны.
– Простишь ли ты меня когда-нибудь, если я останусь здесь? – спросила Одри. Голос ее дрогнул.
– Правильнее было бы спросить, прощу ли я себя. Я не могу оставить тебя в Маньчжурии одну, Од. Не могу! – В порыве отчаяния он ударил кулаком в ладонь. – Неужели ты не понимаешь? Я тебя люблю. Я тебя здесь не брошу. Но задерживаться надолго для меня невозможно. У меня подписан договор. И подходит срок сдачи трех работ. Для меня это дело очень серьезное.
– И для этих детей, Чарли, дело тоже очень серьезное.
Речь идет об их жизни. Бандиты могут прийти и убить их – Бандиты сирот не убивают.
Чарли сказал и осекся. И он и она знали, что это правило не повсеместно. В Китае оно не действует.
– И японцы могут с ними расправиться. И вообще, мало ли что может случиться. Ничего не поделаешь, обстоятельства сложились так, что раз ты не можешь здесь задержаться, значит, тебе придется, по-видимому, разлучиться со мной. Но ты должен понять, Чарли, что в этой ситуации мне принадлежит право свободного выбора, Я взрослый человек и решения принимаю сама, как в Венеции, когда я села в твой поезд, и в Стамбуле, когда я решила отправиться с тобой в Китай. Вот и здесь я решаю сама… И что со временем я вернусь к деду, это тоже мое решение. Значит, такая у меня судьба… – На минуту Одри отвернулась. – Я только мечтаю об одном.
– она уже не сдерживала рыданий, – ..мечтаю, чтобы наши судьбы оказались общими. Но сейчас это неосуществимо. – Она обратила к Чарльзу полные слез глаза. – Тебе придется оставить меня здесь, Чарли. Ради детей. – И добавила фразу, до глубины души потрясшую Чарльза:
– Что, если бы кто-нибудь из этих детей был наш, твой и мой? И кто-то Мог его спасти, но не спае?
– Если бы у нас был ребенок, я бы ни на шаг не отпустил тебя от себя, – сказал Чарли с такой горячностью, что Одри улыбнулась. Он вдруг озабоченно спросил:
– А что, есть такая вероятность?
После Стамбула он об этом не беспокоился: Одри научилась вычислять опасные дни и предупреждала его, когда им следовало воздержаться от близости. Ни он, ни она не хотели ребенка, пока еще не все улажено, но сейчас, когда Одри так сказала, он подумал, и уже не в первый раз, а вдруг?
– Нет. – Она покачала головой. – Вряд ли. Но ты представь себе… представь себе, что это твои дети. Как бы ты отнесся ко мне, если бы я их бросила?
Он усмехнулся ее наивности. Она совсем не понимала Востока. И хорошо, что не понимала.
– Ты в Китае, Одри. Почти все эти дети брошены или проданы за мешок риса родителями, которые