Петр Фадеевич только хлопал глазами, потом он увидел, что жена пришла в хорошее настроение, и тоже повеселел. Вечер провели чудесно, играли в карты и даже выпили вина. Петр Фадеевич лег спать счастливым человеком.
Утром он нашел жену возле злополучного автопортрета мертвой, одетой в роскошное бальное платье серого цвета с воланчиками, рюшечками и кружавчиками. Но самое странное было то, что в шее трупа, чуть повыше ключиц, там, где на портрете виднелось красное пятно, торчали ножницы. Глафира покончила с собой самым ужасным способом.
Петр Фадеевич сам едва не рехнулся, поняв, что жена задумала лишить себя жизни вчера, в тот момент, когда решила «дописать» портрет.
Глафиру Анисимовну похоронили. Ее картины остались висеть на стенах, и Сережа вырос в полной уверенности, что его мать гениальная живописица. Сам он тоже баловался красками и до сих пор в редкие минуты отдыха становился к мольберту.
– Понятно теперь, почему в доме нет никаких картин, кроме этих? – спросила Лариса.
Я кивнул:
– В общем, да. Очевидно, у Сергея Петровича просто железные нервы!
– Отчего вы пришли к такому выводу? – изумилась экономка.
– Ну я бы не хотел повесить у себя в доме портрет с такой мрачной историей. И это жуткое пятно! Оно совершенно не потемнело от времени!
– Какое пятно? – пробормотала Лариса.
– Ну вы же сами рассказали про него! На шее, у ключицы! Смотреть и вспоминать, как твоя мать покончила с собой! Бр! Согласитесь, малоприятное занятие!
– Там нет никакого пятна! – подскочила экономка.
Я уставился на нее в недоумении:
– Но вы только что так красочно живописали семейную трагедию Кузьминских, или я чего-то не понял? Глафира Анисимовна ткнула в полотно кистью с алой краской…
– Да, – перебила меня Лариса, – именно так и обстояло дело. Только Петр Фадеевич смыл растворителем свежую метку, оставил портрет без пятна. У этой истории имеется жуткое продолжение.
– Какое? – осторожно спросил я.
– Несколько лет автопортрет жены висел в гостиной, потом на нем неожиданно опять появилась пурпурная отметина, – замогильным шепотом продолжала экономка, – в том самом месте, где прикоснулась кисточкой несчастная Глафира. Петр Фадеевич чуть не скончался от ужаса, когда увидел пятно! Он к тому времени уже был женат во второй раз! И знаете что?
– Что? – обалдело спросил я, чувствуя, как по спине отчего-то бежит дрожь.
– Его новая супруга Варвара была обнаружена на следующий день мертвая, в гостиной, около картины, – зашипела экономка, – в шее бедняжки торчали ножницы. А пятно таинственным образом пропало с полотна!
Я попытался улыбнуться. Когда-то в детстве мы с приятелями обожали страшилки. Перед глазами встал чердак дачи Тины Рой. Вот мы, стайка детей, мальчиков и девочек, бросаем велосипеды во дворе. На пороге появляется тетя Эстер и радушно зазывает всех пить чай. Наевшись вкусных плюшкек, мы залезаем на чердак и начинаем рассказывать безумные истории: про торт с красной розой, из которого выскакивает рука, про перчатку, которая душит своего владельца, про куклу, убивающую хозяйку, про страшное подземелье… Заканчивалась забава всегда одинаково. С громким визгом мы неслись по шаткой лестнице вниз и налетали на тетю Эстер, укоризненно качавшую головой.
– Ну сколько можно заниматься глупостями, – сердито говорила она, – лучше съешьте шоколадный торт, Наташа его только что испекла.
Развлекались мы подобным образом лет до четырнадцати, а потом повзрослели и перестали пугаться. Но, похоже, Лариса Викторовна осталась в глубоком детстве, потому что сейчас она с самым серьезным видом вещала:
– А потом, ночью, к Петру Фадеевичу явилось привидение. Призрак Глафиры сообщил, что каждый раз, когда на портрете возникнет пятно, в дом Кузьминских явится смерть!
Я постарался не рассмеяться. Дожить до седых волос и верить в такие глупости!
– Кто же поведал вам сию ужасную историю? – не утерпел я.
– Белла, – ответила Лариса.
– И вы поверили девушке? – улыбнулся я.
– Но Сергей Петрович подтвердил, правда, весьма неохотно. Сказал: «Была у нас такая неприятная семейная история, но у кого их нет?»
Я помешал ложечкой кофейную гущу.
– Да, захватывающее повествование, только вы перепутали немного. Пятно-то на месте.
– Где? – пролепетала Лариса.
– На портрете, я только что видел.
– Не может быть, – запинающимся голосом сказала экономка, – вчера ничего такого я не видела. Вы ошибаетесь.
– Пойдемте посмотрим? – предложил я.
Лариса Викторовна вскочила. Быстрым шагом мы подошли к лестнице, и тут сверху донесся пронзительный вопль:
– О-о-о, помогите, а-а-а!
Забыв о вежливости, я оттолкнул экономку и понесся наверх, перепрыгивая через ступеньки. Кричали в кабинете Сергея Петровича.
Я рванул дверь и обнаружил горничную, стоящую за столом. Рот ее был раскрыт, глаза вывалились из орбит, руки Катя судорожно прижимала к груди. Рядом валялись швабра и тряпка.
– Немедленно замолчи, – сурово сказал я.
Катя послушно захлопнула рот.
– Что случилось?
Горничная вновь издала звук, которому позавидовала бы паровозная сирена.
– Прекрати сейчас же, – обозлился я, – отвечай нормально, что тебя напугало? Мышь? Небось несчастная от твоего ора инфаркт заработала.
Катя ткнула пальцем в портрет:
– Там… пятно… вон! Красное!
– И что?
– Его вчера не было…
– Не было, – эхом прошелестела Лариса Викторовна и кулем свалилась к моим ногам.
Видя такой поворот событий, Катерина завизжала, словно кошка, которой случайно прищемили хвост.
Но я не растерялся. Вся моя жизнь прошла рядом с маменькой. А Николетта и ее подруги обожают закатывать истерики по любому поводу и демонстративно лишаться чувств на глазах у почтенной публики.
– И-и-и! – выводила Катя.
Я легонько шлепнул ее. Горничная захлебнулась криком.
– Не блажи, – громко сказал я, – принеси нашатырный спирт.
Катерина как ошпаренная бросилась к аптечке. Через пятнадцать минут положение слегка стабилизировалось. Лариса Викторовна сидела на диване, Катерина всхлипывала в кресле.
– Дамы, – спросил я, – из-за чего сыр-бор?
– Так смерть идет, – разрыдалась Катя, – обязательно кто-то умрет.
– Кто именно? – Я попытался привести собеседниц в чувство.
– Кого она выберет, – заявила Лариса Викторовна и ткнула дрожащей рукой в портрет. – Глафира жертву наметила!
– Ерунда, – успокаивал я истеричек, – все это неправда. Привидений и кровавых пятен, выступающих на полотнах, не бывает.
– Вот же оно, – проблеяла Катя.
– Это дурацкая шутка кого-то из членов семьи, – сердито перебил ее я, – думаю, либо Белла, либо Клара решили позабавиться идиотским образом.
– Нет, мы все умрем, – прошептала Катя. – Сегодня же уволюсь. Место хорошее, зарплата отличная, но жизнь-то дороже!
– Вот что, – принял я решение, – ну-ка, где Сергей Петрович держит краски, кисти и все такое?
– В мастерской, – хором ответили дурочки.
– И где она?
– В саду, домик стоит, – пропищала Катя.
– У Беллочки аллергия на запах краски, – обморочным голосом добавила Лариса. – Вот отец и построил себе отдельное здание.
– Немедленно принесите оттуда растворитель! – железным тоном приказал я.
Спустя примерно полчаса я осторожно стер красную отметину. Одна из моих бывших любовниц, Рада Сколкова, была художницей, и я хорошо знаю, чем можно снять свежую краску, не повредив старого слоя.
После окончания «реставрационных работ» я приказал Ларисе распахнуть балкон, а Катерине велел тщательно прибрать комнату.
Когда помещение приобрело первозданный вид, я провел женщин на кухню, усадил их перед собой и заявил:
– Вот что, любезнейшие, вы сделаете огромное одолжение