– Наверное, автомат сломан, – растерянно протянул я.
– Он в порядке, – взвизгнула девка, – это у тебя голова не работает! Ну как ты карточку суешь? Повернул жопой вперед! Давай сюда!
Цепкой ладошкой с короткими пальцами она выхватила карточку.
– Смотри, деревня, тут для таких, как ты, козлов, стрелка нарисована, ясно?
Автомат хрюкнул, втянул внутрь карточку, потом выплюнул ее назад. Я указал на красный огонек.
– Видите? Он все же неисправен.
– Ну, блин, ты откудова в столицу заявился? Из какого Зажопинска? – веселилась девчонка. – Вытащи пропуск и шагай.
– Чего над человеком потешаешься? – сурово сказала женщина лет пятидесяти. – Небось и впрямь впервые в метро, объясни нормально.
– Понаедет провинция, – не сдалась девушка, – все метро заполонили.
– Сама-то ты москвичка? – хмуро осведомилась тетка, выдергивая мой талон на вход.
– Да, а шо? – скривилась девчонка.
– Ой, не могу! Шо! Ни шо, – захихикала тетка. – Езжай в свое общежитие, лимита убогая, ишь когти раскрасила, срам смотреть!
Я не стал слушать их ругань, а, быстро пройдя турникет, спустился на платформу и стал ждать поезда. Если признаться честно, живу словно рыба в аквариуме, плаваю в закрытой системе и редко общаюсь с народом. Может, это к лучшему?
Поезд с ревом подкатил к перрону, я вошел в вагон, который, к моей радости, оказался полупустым. Сел на сиденье и принялся бездумно разглядывать пассажиров, большинство из которых держало в руках книги.
Недавно «Литературная газета», которую я продолжаю по привычке покупать, затеяла целую дискуссию на тему, кого из современных литераторов считать гениями. Назывались совершенно неизвестные мне фамилии, в результате победил некто Слонов с повестью «Душевная рана». Интересно, журналисты «Литературки» когда-нибудь ездят в столичном метро? Сейчас в вагоне находилось примерно двадцать человек, и я насчитал три томика Марининой, два – Колычева, четыре – Литвиновых и один – Агаты Кристи. Остальные уткнулись в учебную литературу, Слонова не было ни у кого.
– Следующая станция… – ожил динамик.
В вагоне началось шевеление. Часть пассажиров вышла, им на смену вошли другие. У вновь прибывших тоже оказались книги: парочка любовных романов, Дашкова и грамматика немецкого языка. Двери начали закрываться.
– Эй, погодь, – донеслось с платформы.
К вагону спешил дядька с двумя обшарпанными чемоданами в руках. Он подлетел к двери, всунул между створками голову, украшенную кожаной кепкой, и в эту же секунду они хлопнули, зажав несчастному шею. Все произошло в секунду, вагон дернулся и медленно пришел в движение.
– … – заорал бедный мужик, делаясь похожим на огнетушитель, – отъездился!
Я вскочил и ринулся к бедолаге, еще пара мужиков кинулись на помощь. Объединив усилия, мы отжали двери. Поезд, вздрогнув, остановился. Потный, тяжело дышащий мужик ввалился внутрь.
– Вот так … – сказал он.
– Послушай, дед, – возмутился один из парней, открывавший двери, – если в следующий раз попадешь в такое положение, бросай свои баулы и раздвигай створки, так и погибнуть можно.
– Еще чего, – огрызнулся дядька, – чтоб мой багаж сперли!
– Вот дурья башка, – взвился юноша, – если голову оторвет, ничего уже не понадобится.
– Не скажи, – отдувался дядька, вытирая лицо рукавом болоньевой куртки, – у меня в узлах полно всего хорошего, за деньги купленного, а в вашей Москве одни воры. Меня шурин крепко предупредил: «Ты, Василий, чемоданы без присмотра не оставляй, мигом…» Ох и натерпелся я страху! Метро-то дурацкое! Виданное ли дело, поезд двери закрыл и поехал! Чуть не убил меня.
– Надо было другой поезд подождать, – вступила в разговор женщина в голубой шапке из мохера. – И незачем метро ругать, просто следует аккуратно им пользоваться!
– Дрянь, а не транспорт, – решительно сказал дядька, подхватывая чемоданы, – а вы все в этом городе психи – бегом, скачком… Орут все, пихаются, бутылка пива семнадцать рублей стоит! Это кто же себе такое позволить может? Ваще, блин, сдурели.
Поезд мирно докатил до следующей станции. Двери распахнулись, я вышел на платформу. Вообще-то, провинциал был прав, окружающие сограждане толкают со всех сторон.
Глава 8
Нора взяла у меня диктофон, на который я, не надеясь на собственную память, записал рассказы тех, кто видел Соню, и удалилась в кабинет. Я прошел к себе и лег на диван. Следовало пойти на кухню и заварить чай, а еще лучше порыться в холодильнике и соорудить пару бутербродов. Но, во-первых, я терпеть не могу хозяйничать, во-вторых, во рту прочно поселился вкус «чая», которым потчевала меня Евдокия Петровна, в-третьих, у плиты сейчас колдует над очередным несъедобным блюдом горничная Лена, она явно захочет мне услужить, но даже сыр, просто положенный на хлеб, в руках Леночки превращается в нечто отвратительное. Я натянул на себя плед и начал медленно засыпать, сказывались последствия бессонной ночи. Ноги наконец-то согрелись, тело расслабилось. В комнате было тепло, пахло моим любимым табаком. Пару месяцев назад я начал курить дома трубку. В город по-прежнему беру сигареты, но в свободную минуту устраиваюсь в кресле, раскрываю книгу, набиваю…
Вдруг зазвонил телефон.
Я нехотя приоткрыл глаза. Ни за что не встану, аппараты стоят во всех комнатах, Лена подойдет. И точно, вскоре телефон замолчал. Я опять начал проваливаться в сон, и тут оглушительно заиграл мобильный. Поняв, что отдохнуть не удастся, я взял «Нокиа» и буркнул:
– Да?
– Ванечка, – раздался голос Таисии, домработницы Николетты, – будь другом, приехай поскорей.
– У вас что-то случилось?
– Так Николетта заболела, орет дурниной, – ответила Тася, – видать, плохо ей совсем. Велела тебе явиться.
Я встал и открыл шкаф, машины нет, следует одеться потеплей. Можно, конечно, никуда не ехать. Вам кажется, что я плохой сын? Может, и так, но если Николетта, по выражению Таси, «орет дурниной», значит, ей не так уж плохо. По моим наблюдениям, когда человек собрался умирать, он молчит.
