– Простите, не хотели вам помешать, – извинился я, – сейчас замолчим.
– Нет, нет, вы так интересно беседуете. Я как раз за вами сижу. Смотрела, смотрела на сцену, глазам своим не верила. Таки она голая?
– Как я, когда из ванны вылезаю, – заявила маменька и обернулась. – Дюка! Это ты! О-о-о! Сто лет не виделись! Я думала, ты с Маркушей в Лучано.
– Маркуша в Лучано с новой бабой, а я в Москве, – объяснила Дюка, – он подонок! Ушел от меня к модельке.
– Мразь! – припечатала неизвестного мне мужика маменька.
– Негодяй! – отрезала Ирэн. – Дюка, ты прелестна. Молода. У тебя все будет хорошо.
– Сволочь просто, – подключилась к беседе старушка, – Дюка, мой сын не женат.
– А кто у нас сын? – поинтересовалась Дюка.
– Продуктами торгует, – ответила бабуля.
– А-а-а, – разочарованно протянула Дюка. – На рынке?
Ирэн решила вернуть присутствующих к спектаклю:
– Опера называется «Песнь коня Зигфрида», а не «Жанна Николаевна».
– Слушаю вас, дорогая, – сказала старушка.
– Опера называется иначе, – повторила Котина, – не «Жанна Николаевна».
– Внимательно вас слушаю, – ответила бабуся.
Глава 7
И тут меня осенило.
– Вы Жанна Николаевна!
Пожилая дама посмотрела на меня.
– Да, любезный друг.
– У вас красивое имя, – пробормотал я.
– Это не название оперы, так бабку зовут, – свистящим шепотом объяснила кому-то за моей спиной Дюка, – да, певица голая. Да, совсем. Почему нет музыки? Никки, почему она воет без оркестра?
– Дорогая, откуда мне знать, – фыркнула маменька.
– Люка сказала, что мать автора сидит в первом ряду на седьмом месте, – объяснила Дюка. – Похоже, это ты! На твоем кресле эта цифра указана.
– Да никогда! Я что, по-твоему, старуха? – возмутилась Николетта. – Мой сын еще ребенок.
– Извини, извини, – зачастила Дюка, – Люка, как водится, все перепутала.
– Опера написана в капле, – снова произнесла загадочную фразу бабуля.
Меня опять осенило:
– А капелла! Пение без инструментального сопровождения.
– Ну да, – согласилась Жанна Николаевна, – ее автор – мой сын Петенька.
– Тот, у которого магазин на рынке? – не удержалась от ехидства Николетта.
– Да, да, – обрадовалась бабка, – у него тьма рынков, супермаркетов, банков, автосалонов, еще какой-то интернет у сыночка. Сто раз ему говорила: «Детка, не распыляйся!» Но он молодой, ему всего пятьдесят лет, поэтому ретивый. Теперь вот его в искусство потянуло, сам придумал, сам на свои деньги представление устроил.
Мои соседки замолчали, а я увидел, что теперь на сцене поют «в каплю» три голые тетки. За спиной послышалось шуршание.
– Петр Достоевский-Чайковский, так в программке написано, это ваш сын? – осведомилась Дюка. – Здесь указано: «Автор либретто, композитор, режиссер, исполнитель главной роли…» Погодите, погодите…
– Достоевский-Чайковский, – повторила Николетта, – впервые о нем слышу. Ирэн?
– Дорогая, я тоже в недоумении, – призналась Котина, – среди наших такого нет.
– На сцене одни голые тетки, – прошептала Дюка. – Кто из них Петя?
– Это мистика с фикцией, – пояснила Жанна Николаевна.
Ирэн, Николетта и Дюка повернулись ко мне. А я уже понял, что имеет в виду милая бабуля.
– Мистификация!
– Вот, сейчас! – обрадовалась Жанна Николаевна. – Смотрите!
Голые бабы на сцене подняли руки, одновременно сделали неуловимое движение. Их обнаженные тела распались и рухнули на сцену.
– Это костюмы! – рассмеялась Ирэн. – Имитация голого тела! Сейчас перед нами три мужика в плавках и масках. Правый и левый страшилища. В центре просто персик. И откуда мне ноги сего фрукта знакомы? Хм.
– Настоящая фамилия Петеньки – Чулакин, – сообщила бабуля, – Достоевский-Чайковский – это псевдоним для оперы.
– Чулакин, – хором ахнули дамы.
– Он сказочно богат, – протянула Николетта, – но чурается высшего общества.
– Петруччио, – захихикала Ирэн, – вот почему мне его ноги знакомы. Мда! Чего только в жизни не бывает.
– У тебя с ним что-то было? – поинтересовалась Дюка.
– У нас было все, – заявила Ирэн, – О, эта квартира на Большой Академической улице! Убогая однушка. Мы там диван сломали. А я на пыльном зеркале написала пальцем: «Ирэн». И тут приехал мой муж! Какая веселая драка у него с Петруччио завязалась. Я выкинула в окно портфель супруга. Ах, моя молодость! Мне восемнадцать, Петруччио сорок…
Мне пришлось закамуфлировать смех кашлем. Если Петру сейчас пятьдесят, а во время романа с Ирэн ему было сорок, то любовь у него с Котиной случилась десять лет назад. Давайте вспомним, что у дамы есть сын Олег, мой друг и ровесник. Или Ирэн вышла замуж и забеременела задолго до своего появления на свет, или произошла нестыковка в датах. Возможно, Петру исполнилось восемнадцать, а его Джульетте сорок?
– Ах, уж эти воспоминания, – мурлыкала Ирэн, – Дюка, солнышко, я ушла из большого секса. Утомилась. Надоело. А у Никки есть муж, он от нее никуда не сбежит.
– Пусть только попробует, – протянула маменька, – живым не вырвется. Я могу стать вдовой, но разведенкой – никогда. Не мой стиль!
– Значит, Дюка, нам с Никки Чулакин не нужен, Петруччио твой, – подвела итог Ирэн. – Жанночка, как вам Дюконька?
Старушка обернулась.
– А сколько тебе лет?
– Двадцать пять, – заявила дама.
– Почти как мне, – кокетливо подчеркнула мать олигарха, – станем подружками.
– У вас в ушах чудные подвески, – похвалила Ирэн серьги матери Петеньки, – очень похожи на те, которые преподнесли голливудской актрисе Элизабет Тейлор.
– Это они и есть, – ответила Жанна Николаевна, – Петюня подарил их мне на юбилей.
– Вава, – зашептала мне на ухо Дюка, – тебе же все равно где спать? Около Жанночки или на моем месте?
– Я готов поменяться, – согласился я.
– Ты душка! – взвизгнула Дюка.
Через пять минут после рокировки я очутился во втором ряду, смежил веки и задремал. Разбудил меня шквал аплодисментов.
– Браво, – кричала Дюка, – гениально! Автора!
– Потрясающе, – вторила ей Николетта, – композитора на сцену!
– Восхитительно! – подпрыгивала Ирэн. – О, эти ноги!
Маменька обернулась.
– Вава, езжай домой. Не сиди с унылым видом кота, проглотившего сырую мышь.
Объяснять Николетте, что кот всегда ест сырых грызунов, потому что у четырехлапого гурмана нет ни сковородки, ни плиты, я не стал, но напомнил:
– Мы приехали на машине Владимира.
– Думаешь, я не помню? – возмутилась Николетта. – В моем возрасте мозг работает как часы. Жека пригласила нас в ресторан, отметим с Петенькой его успех. Поедем в ее «Майбахе».
– Понятно, – сказал я и стал пробираться к выходу.
Раз Жанна Николаевна получила имя Жека, значит, она признана своей в светской тусовке. Но, если мне не изменяет память, одна Жека в цветнике уже есть. Николетта погорячилась. Ну ничего, Жанна Николаевна станет Жюкой, такой в оранжерее прекрасных дам еще нет.
Очень довольный тем, что могу в одиночестве вернуться домой, я приехал в свой переулок, поставил машину Владимира в паркинг и поднялся к себе.
– Иван Павлович! – обрадовался Борис. – Как опера?
– Исполнение «в каплю» не тронуло струн моей души, – ответил я, глядя на Демьянку, которая со всех лап бросилась встречать хозяина.
– В каплю? – повторил батлер. – Это как?
– Если заварите свой фирменный чай, расскажу о деталях похода, – пообещал я. – А как ваши успехи?
Борис переместился в зону кухни.
– Я рассуждал просто. Ольга Михайловна уверяла, что никто, кроме нее, не знает о том, что случилось много лет назад с Ларисой Гранкиной и ее детьми. Говоря «никто не знает», люди чаще всего заблуждаются. Они не лгут, искренне считают, что никому ничего не говорили, крепко