Я вернулась на пост:
– Строго здесь у вас!
– Вы про плакатики? – спросила Надя. – У нас такие во всех отделениях. А как иначе? Народу кнут нужен. Хотя некоторых что бей, что не бей – толку ноль. Любите корицу?
Я удивилась неожиданной смене темы беседы.
– Да. Почему вы интересуетесь?
– Кефирчик мы даем с разными вкусовыми добавочками, – зачирикала Надя. – Лично я корицу предпочитаю. Но она не всем нравится, больные говорят: «Никогда ее в кисломолочный продукт не кладем».
– Мне тоже это не приходило в голову, – призналась я.
– Хотите попробовать? – предложила Надя. – Если не по вкусу придется, дам другой кефир, черносмородиновый.
– Пойду на эксперимент, – решительно ответила я.
– Правильно, – одобрила Надя, – а то некоторые всю жизнь одно и то же пьют-едят, надевают. Тоска зеленая. Сейчас трудные времена. Российских продуктов почти нет, все заводы в перестройку порушили, только-только они из руин встают. Все продукты импортные! Цены жуть! За кефир состояние отдать надо. Поэтому пейте и ешьте у нас побольше. У меня завтра отпуск начинается! Жду не дождусь! Такие планы! На море полечу!
Безостановочно тараторя, Надя не забывала работать руками. Под аккомпанемент собственной болтовни она открыла холодильник, вынула оттуда бутылочку с этикеткой «Кефир. Корица», налила в стакан.
– Угощайтесь.
Я сделала глоток.
– Ну как? – осведомилась Надя. – Супер, да?
– Необычно, – протянула я, – вкус не совсем кефирный.
– Выпейте, на пятом глотке распробуете и еще попросите, – пообещала медсестра.
Я послушно осушила стакан.
– Все равно странно. Специя забила вкус кефира, навряд ли я стану фанатом этого продукта. А почему в туалете нет зеркала?
Надежда махнула рукой:
– Народ безответственный. Зайдет в сортир и давай рожи корчить, волосы поправлять. Вместо пяти минут полчаса у рукомойника провертится, устроит себе внеплановый перерыв. А работа стоит.
– Но и в палате нет возможности на себя посмотреть, – напомнила я.
Надя оглянулась по сторонам и понизила голос:
– Нам не разрешено правду говорить, но вы-то нормальная. У нас особая клиника. Сюда привозят тех, кто… ну… э…
– Говорите как есть, – посоветовала я.
Надежда облокотилась о стойку:
– Иногда с человеком после операции случается неприятность. Дали ему наркоз, все хорошо, провели, например, удаление аппендикса. Не на открытом сердце работали. Никто особенно не волновался, отправили больного в стабильном состоянии в реанимацию. И! Бац! Кома! Почему? Отчего? Кабы я точный ответ знала, получила бы Нобелевскую премию. Нарушение сознания – подлая штука. Даже один-два дня пребывания в коме могут человеку нанести непоправимый урон. Предугадать ничего нельзя. Я видела больных, которые месяц пролежали без сознания и быстро восстановились. Вот вы, например, две недели в коме провели и вмиг восстали. А другой сутки провел в коматозе и еле-еле потом на ноги встал, разумом помутился. Ладно бы он тихо себя вел. Так нет! Сползет с койки, пошлепает в тубзик, глянет в зеркало и… испугается донельзя. Кто там весь бледный, синий на него уставился? Чужой? И даст кулаком по своему отражению. Человек со скрипом соображает. Плевать на зеркало, да один раз мужику осколком вену перерезало. Вот после того случая зеркала повсюду сняли. Стекла на окнах затянули прозрачной пленкой, свет проходит, сад видно, а отражения нет.
– Понятно, – кивнула я, – но, может, разрешите в вашу пудреницу взглянуть?
– Нам запрещено их на работе держать, – отказала Надежда, – безопасность больных во главе угла.
– Слышала, что кого-то врачи специально погружают в кому, – продолжала я. – Зачем это делать, если больной может очнуться невменяемым?
Надя улыбнулась:
– Медицинская кома – другое дело. Ее используют, например, для пострадавших на пожарах. Ожоги болезненны. Перевязки превращаются в пытку не только для пациента, но и для медперсонала. Мы-то живые люди, с эмоциями. Человек кричит, его жалко невероятно, а прервать процедуру нельзя. В таком случае погрузить больного в бессознанку благо. Но из нее выходят иначе, потому что врач дозу лекарств точно рассчитывает, строго следит за показателями. Грубо говоря, больной пребывает в наркозе. Понимаете разницу?
Я зевнула:
– Более или менее.
– Спатеньки пора, – пропела девушка, – пойдемте, одеялко подоткну, песенку спою. Шутка. Ни голоса, ни слуха не имею.
Безостановочно зевая, я добрела до кровати и рухнула на нее. Надя заботливо меня укрыла одеялом, выключила свет и предложила:
– Давайте окошечко распахну. Душно в палате, а ночь такая теплая, цветами пахнет.
Слова медсестры донеслись до меня как сквозь вату.
– Угу, – пробормотала я и отключилась.
Глава 4
– Таня, Таня, Таня, – заговорил хриплый голос, – Тань, Танюша, ау, очнись.
Я села, открыла глаза и спросила:
– Кто здесь?
– Этти!
– Кто?
– Мать Миши, твоя свекровь.
Я потрясла головой:
– Никого не вижу.
– Я стою снаружи у окна. Выгляни. Только осторожно вставай. Не дай бог голова закружится.
Я сунула ноги в тапки и приблизилась к открытому окну. В саду маячила темная фигура с абсолютно белым лицом.
– Как самочувствие? – спросила она.
– Нормально, – ответила я. – Этти?
– Что-то не так?
– Или у меня с глазами беда, или у тебя рта-носа нет, – пролепетала я, – подойди поближе.
– Нет, – просипела свекровь, – я простудилась сильно, сопли текут. Боюсь тебя заразить. С лицом у меня порядок, я маску нацепила.
– А-а-а, – с облегчением выдохнула я.
– Слышишь, как я говорю? Словно пьяный ежик, – продолжала мать Миши, – бронхит замучил.
– Ой! Зачем ты пришла? – испугалась я. – Да еще ночью.
– Сейчас одиннадцать, – прокашляла Этти, – это ты рано легла, наверное.
– Возможно, – согласилась я, – тут часов нет. Уезжай домой, выпей чаю с малиновым вареньем. Мне приятно, что ты меня навестила, но побереги себя.
– Тань, я никогда тебя не обманывала, – вдруг сказала свекровь, – ты мне как дочь.
– Знаю, – подтвердила я, – меня мать родная так не любила.
– И мое отношение к тебе не изменится независимо от того, что случилось.
Мне стало зябко.
– Этти! Врач рассказал, что я вышла на работу и… э… короче…
– Изменила Мише, – договорила за меня свекровь. – Да, это правда.
Теперь меня охватил жар.
– Честное слово, я ничего не помню.
– Не волнуйся, все функции мозга восстановятся.
– Я не могла изменить мужу.
– Почему?
– Не такая я. Ну вообще ничего не всплывает в памяти. Филипп Андреевич фото показал. Я на нем с мужчиной. Никаких эмоций при виде любовника я не испытала.
– Танюша, врач не говорит тебе все как есть. Опасается, что ты остро отреагируешь, – перебила меня Этти, – но я не хочу, чтобы ты правду от посторонних узнала.
Мое сердце замерло, потом быстро-быстро застучало.
– Что случилось?
– Сядь на кровать. Боюсь, ты упадешь, – велела свекровь.
На