— Нет. Мой Афанасий у беклешовского дома дозором ходит. Венецкий сгинул бесследно. Сказывали, с матушкой своей так разругался, что она его прокляла и грозилась наследства лишить. А потом, по материнской логике, куда-то упрятала. Что у тебя?
— Прелестница у меня, — невесело усмехнулся Андрей. — Вот, Дуняша — горничная Марьи Беклешовой, и она может узнать в лицо француза, который впутал Машу в эпистолярный роман.
— Сказана ли она что дельное? — спросил несколько озадаченный Акиньшин.
— Сказана. Если, как ты полагаешь, эти два дела впрямь связаны, то от Дуняши будет немалая польза. Одно только…
— Что, Соломин?
— Она — беглая.
Кратко объяснив Дуняшкино положение, Андрей, смущаясь, спросил, может ли Акиньшин вопреки законам помочь девушке. Тот задумался и нашел решение:
— Вернуть ее Беклешовым мы всегда успеем. Так что она — не совсем беглая, а временно находится на нашем содержании.
— До поры, Дунька, — вставил Еремей.
— Я отвезу девицу к своей сестре, — сказал Акиньшин, — а та переправит ее к кому-либо из надежных приятельниц. Дуняша в любой миг может потребоваться, чтобы опознать француза.
Узнав, как неизвестный подлец обошелся с Машиным выкупом, Акиньшин присвистнул:
— Говорил я тебе — им нужна была шумная история, чтобы вытянуть у кого-то другого большие деньги. Но и этими не побрезговали.
— Интересно, кому «им»?.. Слушай, а какие в этот мясоед должны быть свадьбы? — отвечал Андрей. — Кто бы мог составить список богатых невест, решившихся обрачиться?
— Тут нужна старая опытная сваха, которая все приданые наперечет знает, — сказал с улыбкой Акиньшин. — Прощай моя репутация! Велю Афанасию привести сваху и потребую у нее богатейшую в столице невесту. Может, за чарочкой наливки у свахи язык и развяжется.
Стали расспрашивать Дуняшку, куда могла уйти Маша — без денег, без драгоценностей. Горничная решительно утверждала, что искать жениха обиженная и перепуганная Маша не стала бы под страхом смертной казни, и перебрала имена нескольких пожилых родственниц.
Потом Акиньшин уехал с Дуняшкой, а Фофаня запросился в храм Божий.
— Возблагодарить, — сказал он. — Без этого нельзя. Чуть было Богу душу не отдал! А остался жив и даже здоров. Я всегда благодарю. Может, потому и жив еще.
— Я с тобой, — вдруг попросился Тимошка. — И мне помолиться надобно.
— Знаю я, о чем ты собрался молиться, — заметил Еремей. — Девка тебе приглянулась.
— Ее нарядить — она и барыню за пояс заткнет!
— Будет тебе, беги с Фофаней, — перебил его Еремей. — За меня, грешного, свечку поставь. Вот тебе полушка.
Когда они вернулись, Тимошка шепотом доложил Еремею: Фофаня в монастырском храме всех удивил истовой молитвой, исправно бил поклоны с явным стуком лба об пол, подпевал хору, ниже всех склонялся перед батюшкой с кадилом.
— Одно из двух: либо великий грешник, либо великий праведник, — сказал на это Еремей.
Ночью, когда Андрей заснул, дядька приполз в угол, где уже расположился на тюфячке «секретарь».
— Ты, Фофаня, человечишка никчемный, да своей затеей с бубенцом барину моему угодил, — прошептал Еремей, — и за то тебе от меня будет добро. Я тебе чулки и хорошие туфли куплю, и сапоги меховые, а ты нас не покидай, слышишь?
— Да уж не покину, — шепотом отвечал Фофаня. — Податься-то мне некуда…
* * *Наутро Андрей велел дядьке счесть наличные деньги. Их оказалось не мало — можно снять отличную квартиру на самом Невском года этак на полтора. Но и не много — исходя из Андреева намерения исполнить секундантский долг. А во сколько влетит лечение — дядька с питомцем и помыслить боялись. Нужно было распродавать те дары, что покидали в очаковском лагере на ковер боевые товарищи, и Еремей, взяв несколько хороших ножей, поспешил туда, где заимел знакомцев, — в слободу Измайловского полка.
Андрей хотел было продиктовать Фофане записочку к доктору Граве, но обнаружилось, что новоявленный секретарь ничего не смыслит по-немецки, кроме тех необходимых слов, без которых и пластыря не купишь у аптекаря. Потом Фофаня читал журналы — его чтецкая манера довела бы до колик человека, расположенного посмеяться, а Андрей выстраивал в голове план поиска Маши.
Тимошка с Фофаниного голоса зазубрил адреса Машиной родни и, получив семьдесят копеек на извозчиков и подкуп дворников, отправился исполнять поручение. Если Маша у какой-нибудь старой тетки, то надобно убедиться, что она там в безопасности. Мало ли что взбредет в голову ограбившему ее подлецу?
Акиньшин мог бы убедить сию гипотетическую тетку посреди зимы уехать с Машей в деревню. Особливо если будут предложены деньги. Но Маша могла попасть в беду. Неопытная перепуганная девушка, одна в ночной столице, — легкая добыча, например, для разговорчивой сводни, умеющей показать сочувствие и ласку. А если девушка заперта в доме, где ее будут предлагать сластолюбцам, то найти ее будет очень сложно — разве что с полицией. Андрей стал соображать, кто из знакомцев — любитель навещать столичных сводней. Таковых не оказалось. Знать мог Акиньшин — не дожил же он до таких лет в непорочном состоянии, наверняка имеет скромные холостяцкие радости.
Примчался Еремей. Доложил о свершившемся чуде — полковое начальство посетило дом Беклешова, чтобы узнать подробности дуэли, увидело на заднем дворе темный круг с лужей мерзлой крови посередке, удивилось сей картине, и дядька показал круглый турецкий ковер. Тут же за ковер были предложены хорошие деньги — четыреста рублей, и он этих денег стоил.
— И тебя искали, баринок разлюбезный, — потупив взор, сообщил Еремей. По одному его тону было понятно, о ком речь.
— Поищут и перестанут, — отрубил Андрей. — Акиньшин тебе не попадался?
— Нет, сударик мой, не попадался.
Тимошка прибыл к вечеру. Все адреса оказались безнадежны — никакая девица там не появлялась.
— Завтра отправишься в Воскресенскую обитель, — решил Андрей. — Там надобно будет исхитриться. Если Маша убедила монашек спрятать ее, то так просто они тебе сей секрет не выдадут.
— А как исхитриться?
Андрей не видел Тимошкиного лица, но знал, что кучер смотрит на него с надеждой.
— Кабы я знал…
Потом заглянул хозяин постоялого двора Семен Моисеев. Он пришел наугад — родственник его, огородник, попал в беду и срочно продавал дом со службами. Дом был деревенский, невеликий и грязный, но место хорошее, куда скоро подберется разрастающийся город, и ежели господин офицер мог бы купить, то не пожалел бы. Андрей не собирался покупать дом и хозяину отказал, но мысль в голове застряла. Когда лечение не увенчается успехом, хорошо было бы скрыться в доме. Жить там в одиночестве и умереть в одиночестве…
Во сне ему явилась Катенька.
— Что ж ты сбежал? — спрашивала она. — Неужто ты настолько не уверен в моей любви?
— То-то и беда, что уверен, — отвечал во сне Андрей.
Он был одновременно и слеп и зряч, стоял перед Катенькой в черной повязке, но прекрасно видел невесту — статную, пышноволосую, розовощекую, темноглазую — из той породы, которая не ведает взросления, так что двадцатипятилетняя