Однако эксцессы поперли с самого начала. Не успел Исаев зайти в операционную, как Севанян огорошил:
— Вызовите Фейгина.
— Что там у вас? — Паша заглянул за экран.
— Не могу интубировать. Не знаю… Пусть подойдет, надо сменить руку. Я бы, конечно, еще разок…
— Не надо, — резко отреагировал Паша. — Ждем.
Фейгин появился через пару минут, и от одного его вида Исаеву полегчало. Как могучий Гендальф, Илья ринулся за перегородку.
— Что здесь, Карен? — бросил он.
— Перитонит, повторное вхождение.
— Что ввел?
— Атропин, фентанил…
Паша почти не слушал их, а только смотрел на Нику и на монитор. Снова на Нику, снова на монитор. Давление сто восемьдесят. Он хоть и доверял Илье, а перед глазами все стоял тот случай из самого начала его практики. Когда во время интубации по ошибке вошли в пищевод, и только старший хирург заметил, как почернела кровь в ране… Одна из первых смертей на столе.
— Добавь сто пятьдесят пропофола, — скомандовал анестезистке Фейгин и взял ларингоскоп. — Лампу сделай нормально!
— Илья Владимирович, что я сделаю? — забубнила сестра. — Расходку не привозят. Все плохо горят.
— Вот же дерьмо собачье! — и Фейгин добавил пару крепких выражений. — Карен, дави Селлика! Держи уже! Ты какого расслабился?! Ира, давай, — не глядя протянул сестре руку за трубкой и лихо, одним движением, интубировал.
Паша и сам затаил дыхание, гипнотизируя монитор. От волнения одно ухо заложило.
— Сдуй, — донесся голос Фейгина. — Сатурация девяносто девять. Все, нормокапния. Можете начинать.
— Илюш, ты не посидишь тут? — поинтересовался Паша. — За компанию, а?
— Без проблем, — Фейгин рухнул на стул, и над экраном показалась лишь макушка его колпака.
Паша с уважением вздохнул: волшебник. Шли вместе с самого института, но при этом Илья был внутренне старше, мудрее и печальнее. И даже когда они вдвоем курили на улице у приемки, Исаев все думал о бытовухе, мелочах. Что домой взять пожрать, рискнуть ли с кредитом на машину, позвонить Ксюше из кардиологии или обойдется. А Фейгин больше молчал, пуская ровные струйки дыма, смотрел куда-то вдаль, словно приоткрывая мирскую оболочку, и время от времени изрекал нечто отвлеченное или познавательное вроде: «А ты знал, что на дне Мариинской впадины нашли новую форму жизни?» И Паше обычно нечего было на это ответить. А в операционной Фейгину не было равных.
— Что нового, Илья Владимирович? — обратилась к нему Ерлина, пока Паша снимал старые швы.
— Вот, Настенька, присматриваю себе дельтаплан… — задумчиво сообщил Фейгин.
— А ты куда его ставить собрался? — удивился Паша.
— А летать где? Есть только на полигон куда-то тащиться… — встрял Кузнецов, второй ассистент.
— И в машину поди не влезет, — качнула головой Ерлина.
— Не о том думаете, — Фейгин тяжело, даже с надрывом, вздохнул. — Это же чувство свободы. Ветер. А виды? Когда летишь над Кара-Дагом, и перед тобой весь хребет, и море, и извилистый берег…
— Нет, я все-таки не понимаю, — перебил Паша. — Он складывается или разбирается?
— Я вот нашел в интернете модель, вроде компактная, — Фейгин поднял над экраном смартфон с изображением дельтаплана. — Как тебе?
— А еще говорят, что врачам плохо платят, — проворчала анестезистка.
Илья что-то ей ответил, но Паша не расслышал. Он смотрел во вскрытую, очищенную от старых тампонов полость, и с ужасом наблюдал картину несостоятельности старых швов и тифлита на всю кишку. Нет, он подозревал. Да что уж там, знал, что увидит. И, тем не менее, теперь, когда столкнулся со всем этим напрямую, его взяла оторопь. Правила и рекомендации были ему отлично известны. По-хорошему, он должен был вывести стому через отдельный разрез. И Нике пришлось бы ходить несколько месяцев с калоприемником. Нике. Она этого не переживет. В любом другом случае он бы не заморачивался: либо кишку наружу, либо пойти на свищ. А сейчас беспомощно стоял и смотрел внутрь, как зеленый практикант.
— Паш, ты чего? — вывел его из размышлений Кузнецов. — Работаем?
— Подожди, я думаю.
— А чего тут думать? Выводить стому и все.
— Оль, вызвоните мне Поспелова, пожалуйста, — обратился Паша к сестре.
— Как скажете, — засуетилась та и поспешила к телефону. — Евгений Игоревич, зайдите в первую…
Поспелов, видимо, успел уже задремать, поэтому вошел, недовольно переваливаясь и на ходу цепляя маску.
— Глянь, а? — попросил Паша.
— У, да купол сгнил весь… — Поспелов склонился над раной. — Я бы вывел… Ну, или на свищ… А что тебя смущает? Нет, ты подумай, тифлитище до самой восходящей… Кто у нас тут?
— Девушка, двадцать семь лет.
— Красивая, что ли?
— Ну, не страшная, — Паша сосредоточенно изучал пораженную область. — Знакомая. Жалко ее. Может, все-таки попробовать частично иссечь и ушить?..
— Я б не стал. Риск такой. Сам знаешь, что будет, если не состоится. — Поспелов обошел стол и заглянул в полость с другой стороны. — Хотя… Тут с краю неплохой участок… В принципе, если вот здесь уцепиться… Можно клинышком, и ткани должно хватить на два ряда… Ох, и прилетит потом за это!
— А то я не знаю! Так что, как думаешь, будет держаться? Не навредим? — Паша с надеждой посмотрел Поспелову в глаза.
— Шансы есть… — тот наклонил голову и прищурился. — Попробовать можно. Ну что, будем делить ответственность? Помыться к тебе?
— Давай. Спасибо, Жень, — кивнул Паша, и пока Поспелов мыл руки, чтобы присоединиться, еще раз взглянул на безмятежное лицо Ники.
Да, он определенно рискнет. Пойдет ва-банк. Даже если она никогда об этом не узнает.
Паша был рад присутствию Поспелова. Нет, больше никаких знакомых на столе. Этических дилемм, мучительного выбора, волнений… На фиг все. Нервы дороже. Но в этот раз он все же остался собой доволен.
Под мирную дискуссию Поспелова с Фейгиным о даче и рассаде, он сумел абстрагироваться и сосредоточиться на слепой кишке. Словно перед ним была не Карташова, да и вообще не живой человек, а просто бирюзовая простыня с дыркой и пораженная кишка. Вызов его мастерству. А он любил такие штуки. Клиновидное иссечение, ушивание в два ряда и неистовая вера в то, что швы будут состоятельны.
Об этом никто бы не снял кино, как про доктора Хауса, потому что шил он молча. Никакой элегантности и заумной болтовни. Только взмокший под колпаком затылок, жужжание в ногах и редкие реплики вроде «Садоводы хреновы!» в ответ на спор о том, когда лучше прищипывать высокорослые томаты.
— Ну, что скажешь, Насть? — спросил он Ерлину, наложив последний шов и любуясь своей