На улице стемнело от туч, слышались отдаленные раскаты грома, по металлическим отливам звонко ударяли первые капли.
— Я не вижу ничего экстренного, — пояснила врач Нике. — Поголышите вечером его, поделайте легкий массаж и гимнастику, дайте ему выплеснуть энергию. В конце концов, он может скучать по маме! Дети, которые поступают в больницу, обычно очень беспокойны первые пару дней. Для него новые люди — это стресс. Побольше гуляйте, проветривайте, играйте, а вечером — искупайте, можно даже в отваре трав. Я сейчас напишу рецепт. Только чтобы вода была не горячая, а лучше где-то градуса тридцать два. В большой ванной и не менее двадцати минут. Тогда он устанет, потом с аппетитом поест и будет хорошо спать.
— Скажите, а платно УЗИ головного мозга сделать можно? — все же напирал Исаев.
Ника закатила глаза и вздохнула. Судя по выражению ее лица, даже она сейчас не рискнула бы задать этот вопрос.
— Может, Вам и остальные внутренние органы посмотреть? — с сарказмом произнесла Алевтина Константиновна.
— Отлично, — кивнул Паша. — Давайте все.
— Ждите в коридоре, — сдалась-таки заведующая после долгой паузы и с раздраженным видом покинула кабинет, бормоча под нос что-то вроде «Хорошо, что у нас нет МРТ».
Исаев навис над племянником, поводил перед его глазами погремушкой, чтобы лично убедиться в реакции. Втихаря взвесил ребенка, оставив Нику стоять на шухере, и измерил окружности его тела. Никита к этому времени успокоился окончательно и теперь то и дело зевал.
— А если у него нехватка кислорода? — вдруг осенило Пашу.
— Угомонись, Исаев, — не выдержала Ника и отодвинула его от пеленальника. — Видно же: устал человек. И правда погода жуткая. У меня у самой голова болит, и я понятия не имею, как мы под этим ливнем добежим до машины. Господи, ты даже подгузники с собой не взял! Во что мне его теперь переодевать? И скоро он проголодается…
— Вон у нее на полке пробники лежат.
— Какие пробники?
— Подгузников, — он дотянулся и взял один.
— Ты что, с ума сошел?! — зашипела Карташова. — Тебе человек помог, а ты — воровать?!
— Да прям уж, — он разорвал пленку. — Все равно они бесплатные. Как у нас ручки с фонариками. Такое барахло пачками врачам тащут.
— И все равно, — она зыркнула на него сердито, но подгузник все же выдернула из рук. — Я на тебя поражаюсь…
И Ника подхватила ребенка, прошествовала в коридор, гордо задрав подбородок, и уселась на лавку с таким видом, словно ни она, ни Никита в жизни не видели человека по фамилии Исаев. Но не успел Паша оправдаться, как их позвали в кабинет УЗИ. Карташова отвлекала малого от нового испытания, пока новоиспеченный дядя приник к монитору, словно там показывали финал лиги чемпионов. Нет, в ультразвуковой диагностике он силен не был, но боялся, что хоть что-то пройдет мимо него.
Врач, привыкшая к беспокойным молодым родителям, ни разу не фыркнула, и Паша это оценил. Лезь к нему самому неуравновешенный родственник пациента, скальпель бы дрогнул в его хирургической руке. К счастью, доктор, которой мешался он, орудовала всего лишь датчиком. Окатив Пашу напоследок молчаливым осуждением, она распечатала результаты исследования и сообщила, что ребенок развивается в соответствии с возрастом, и никаких патологий не обнаружено.
Исаев с благодарностью стиснул узистке руку и впервые в жизни ощутил непреодолимое желание сунуть ей в карман денежку. И этому желанию он не смог противостоять, затылком чувствуя едкое неодобрение Карташовой.
— А мне, значит, надо было печь торт? — зашептала она, когда они подошли к выходу из отделения.
— Не нуди, — только и смог ответить он.
Перед ними разверзлись хляби небесные. Вода стеной стекала с козырька над крыльцом, вздувалась волдырями на лужах и неслась по почерневшему асфальту неистовыми потоками. Плыли, кучкуясь, тополиные почки. Громыхало ядрено.
Но Паша на всю эту непогоду любовался с каким-то отвлеченным благодушием. Теперь ему было плевать на все: Никита — здоров. Да и сам виновник торжества, как ни странно, успокоился и не пугался даже самых сильных раскатов. Может, и правда плакал из-за приближения грозы? А когда воздух раскололо разрядами, омыло дождем, и дышать стало свободнее, ему полегчало?
Исаев принял ребенка у Ники, прикрыл одноразовой пеленкой и побежал к машине. Сначала старался ступать там, где не глубоко, но уже через два шага зачерпнул полные кроссовки и, плюнув, перестал смотреть под ноги, чавкая ледяной водой. В салон он нырнул мокрым насквозь, только на груди светлело сухое пятно от ребенка.
Карташовой повезло меньше: на ней живого места не осталось. Она дрожала на заднем сиденье, покрытая гусиной кожей, по лицу стекали крупные капли. Ткань платья, намокнув, стала почти прозрачной, и Паша, сам того не желая, различил контуры злополучного красного лифчика. Тонкого красного лифчика, который ни на секунду не скрывал, как Ника мерзнет. Во рту у Паши пересохло, по спине волной прокатились мурашки. От холода, конечно, от чего же еще.
— Как я теперь его возьму? — сетовала она. — Он же весь промокнет.
— Да… — Исаев прокашлялся и, собрав волю в кулак, отвернулся. — Попробуй дотянуться до багажника, у меня там была куртка.
Ника встала на колени на сиденье, перегнулась через спинку и, отодвинув немного крышку, принялась на ощупь искать сухую одежду. Это было непросто: Паша возил в багажнике кучу всякого хлама.
— Какая-то бутылка… Вот! А, нет, это тряпки… Фу, все в каком-то дегте… Липкое что-то… Коробка… — бормотала Ника. — У тебя ведь там нет дохлых мышей?
— А? — Паша с трудом отвлекся от зеркала заднего вида.
Ее бедра, выгнутая спина, округлости, такие тугие и крепкие на вид, что невыносимо хочется натянуть ткань еще сильнее, чтобы она упруго стягивала ее тело… А потом поднимать медленно, сантиметр за сантиметром обнажая кожу, вдыхать ее запах, тереться губами…
— Я тебя умоляю, скажи, что у тебя там никто не сдох, — повторила Ника, и он заставил себя очнуться.
— Н… нет… — он был рад, что в грозовом полумраке Ника не различит лихорадочного блеска в его глазах.
— Все, нашла, — она с облегчением влезла в его куртку и совершенно в ней утонула.
Из сводящей с ума богини превратилась в деревенскую сироту, и Паша не смог сдержать улыбки умиления.
— Тепло, — она поежилась. — Ну что, поехали домой?
— Ты ведь еще побудешь с нами? — он бережно передал ей прикорнувшего Никиту.
— Мне надо будет сейчас уйти, — едва слышно прошептала она.
— Точно? — он не сумел подавить разочарования.
— Конечно! Сгоняю в продуктовый, потому что на голодовку я не подписывалась.
— А потом?
— А потом буду тебя кормить. То, что у тебя в холодильнике, никуда не годится.
— Значит, еще посидишь?
— Я теперь тебя с ребенком одного не оставлю, даже не надейся.
И