Десять минут на утренние гигиенические процедуры. Без зазрений совести, как и накануне, воспользовался зубной пастой - щетка имелась в рюкзаке своя. В путешествии Иван вообще понял, что без презервативов - читай, без секса - он прожить в долгой дороге может. А с нечищеными зубами - нет. Спасибо, мамочка.
Из спальни не доносилось ни звука - как и вчера вечером. Ой, да и ладно. Тобольцев самостоятельный и не гордый. И сам себе завтрак сделает. И даже тебе, Дунечка. Ты бутерброды ешь? Тобольцев с утра мог съесть все. И вообще, человек, испивший хоть раз в своей жизни смесь свежесцеженного овечьего молока напополам со свежесцеженной же и овечьей же кровью из тыквенного сосуда, не может уже быть привередлив в еде. Так, где там у нас ножи?
В окно ярко светило солнце, Иван прихлебывал из чашки кофе с молоком. Предпочитал обычно черный, но сейчас так хотелось кофе, а ждать, пока остынет - ну никак, поэтому остудил слегка молоком. Прихлебывал, жмурясь на солнце, и резал колбасу. И собственный палец.
- Твою налево! - от неожиданности кофе щедро плеснул на многострадальные джинсы. Указательный палец тут же щедро засочился кровью. Обильно так. Уже с пяток капель на чистой поверхности кухонной стола.
- Придурок криворукий, - обозвал себя Иван и сунул палец в рот. Вот вам и молоко с кровью. И еще кофе в довесок. Спустя минуту вытащил палец изо рта. Кровоточит так же сильно. Нет, все-таки надо бинтовать.
У двери в спальню призадумался ненадолго. А потом, свободной рукой - три быстрых, три с паузами, три быстрых.
- Mayday, mayday!Своим английским Иван по праву гордился. Выдрессировали в школе, и богатая разговорная практика. Но за дверью его не поняли. Или не услышали.
- Кушать подано! - Иван повысил голос. - Садитесь жрать, пожалуйста.
Только тут он сообразил, что говорит весьма нечетко. Из-за засунутого за щеку кровоточащего указательного. Вынул палец изо рта.
- Дульсинея, вставай! Твой Дон Кихот себе палец отрезал.
Дверь наконец-то открылась. Явив сонную хозяйку квартиры. Аккуратно уложенные еще вчера темные волосы в беспорядке покрывали плечи. Плечи, которые обтягивала тонкая голубая ткань. И такого же точно цвета виднелось кружево в вырезе.... Чего? Ночнушки? Нет, ночнушка была у бабули - такая теплая, фланелевая, белая в зеленый горошек, до пола. На Дуне была надета явно не ночнушка. И не халат - халат был у матери Ивана. Махровый, уютный, в желто-бежевую полосу. Нет, царица облачилась не в ночнушку и не в халат. В голове вдруг всплыло нужное слово - «пеньюар». И до кучи к нему - «будуар». Но второе заценить Тобольцеву явно не светит.
- Что случилось? - деликатно прикрыв рот, поле зевка спросила Дуня, прервав размышлятельные филологические штудии Ивана.
Тобольцев мысленно встряхнул себя и сунул царице под нос окровавленный палец.
- Вот! Производственная травма!И не соврал, между прочим. Указательный палец - для фотографа кормилец и отец родной.
Дуня пару секунд разглядывала предъявленное - видимо, еще не до конца проснулась. Потом кивнула.
- Ясно, - обогнула Ивана и двинулась в ванную. - Иди за мной.Что оставалось делать? Пошел. В ванной Дульсинея включила воду и со словами: «Держи, я сейчас» сунула руку Тобольцева под струю. Вода оказалась ледяной, и, кроме этого, в порезе начало покалывать.
- Щиплет!
- Потерпишь, - отрезала Дуня и вышла, оставив после себя едва уловимый аромат - аромат теплой, сонной, только что поднятой с постели женщины. Тобольцев тряхнул головой и брызнул себе в лицо из-под крана. Плохо он сегодня умылся, факт. Всякая чушь в голову лезет.
Тем временем, вернулась царица, с полным набором для оказания первой и неотложной помощи пострадавшим указательным пальцам. Действия ее были точными и уверенными - промокнула рану куском бинта, легко прижала.
- С кем сражался, идальго? - поинтересовалась Дульсинея, пока распаковывала пластырь.
Иван не смог сдержать усмешку.
- Хотел бы сказать, что с драконом, но - увы. С колбасой! - а потом, снова. В который раз. Не смог удержаться. - А ты мне подуешь? На вавку?
- Кто бы мог подумать, что рыцарей так легко победить, - после паузы пробормотала Дуня, держа пластырь. - И кто бы мог подумать, что рыцарям необходимо подуть на боевые раны.
Она аккуратно и сосредоточенно заклеила порез, а потом еще пригладила концы пластыря, чтобы плотнее прилипли к коже. Иван на все это смотрел, словно ничего интереснее в жизни не видел.
- Ну все, дон Кихот, ты спасен.
Она подняла голову. И оказалось, что они стоят очень-очень близко друг к другу. Так близко, что видно, что у нее на носу и щеках веснушки. Наверное, она их маскировала - кремом там, или пудрой. А сейчас они были видны как на ладони. Мелкие. Она несколько раз моргнула, будто растерянно. Ресницы и брови у царицы безо всякой косметики темные и густые. И она вся другая сегодня утром. Не безупречная леди с красным маникюром и на красном спорткаре. А почти девочка - растрепанная, с веснушками и в этом, с кружевами... пеньюаре.
- А со сколькими рыцарями тебе приходилось встречаться раньше, Дульсинея? - срочно надо разрушить это растерянное молчание. Но голос упорно сбивался на шепот. - У тебя веснушки. Надо же. А я вчера не заметил... Дуня.
Она не ответила. Только взгляд не отводила. Молчание вот-вот грозило переплавиться во что-то иное. Оно просто не могло больше вот так длиться.
А потом вдруг кто-то за стеной включил дрель, и Дуня вздрогнула. Иван, впрочем, тоже. А Дуня опустила голову и стала деловито собирать со стиральной машинки разложенные бинты и упаковку пластыря.
- Ухажеры в детском саду считаются? - уточнила она, не поднимая взгляд.
- Вот в детском саду самые рыцари и есть! - Тобольцев принялся демонстративно разглядывать наклеенный пластырь.
- Ну, если самые-самые в детском саду, то вот один оттуда, ну и ты, видимо. Итого - два. Пошли завтракать, рыцарь.
- Пошли, - вздохнул Иван. Никогда бы не подумал, что дрель с утра может быть кстати. - Вот не зря говорят, что благими намерениями выстлана