Начался обеденный перерыв, и Матильда включила телефон. Она намеренно не пользовалась им на предыдущих переменах, – это увеличивало шансы на получение эсэмэски. Подождала немного – иногда в стенах лицея плохо ловились сообщения, – но экран был пуст. И эта пустота причинила ей жгучую боль[4].

Сабина – коллега, к которой Матильда относилась лучше, чем к другим, хотя их нельзя было назвать близкими подругами, – ждала ее в коридоре, чтобы вместе пойти в столовую. Они часто обедали вдвоем – коллегам было о чем поговорить. Но нынче Матильда махнула ей рукой, что могло означать: «Не жди меня». Или: «Приду попозже». Или: «Я сегодня не голодна». Да и кто знает точно, о чем говорит такой жест?! Сабина поняла главное: ей придется идти в столовую одной.

Матильда вышла в коридор и с минуту простояла там, устремив взгляд на экран мобильника. Ее терзала острая обида на Этьена: почему он подвергает ее этой пытке молчанием? Обычно они перезванивались или переписывались несколько раз на дню, особенно после какой-нибудь размолвки. Она отнеслась с уважением к его подавленности, но рано или поздно он должен был, из любви или хотя бы из простой вежливости, объяснить, что происходит, а не держать ее в неведении. Матильда ужасно сердилась на Этьена и, однако, буквально через минуту сменила гнев на милость и написала: «Любимый, я все время думаю о тебе. Надеюсь, тебе сегодня полегчало. Не забывай, что я всегда с тобой. Жду не дождусь, когда увижу тебя вечером». Во второй половине дня она включала мобильник на каждой перемене, – увы, ответа не было, все та же пытка молчанием.

Тем же вечером он наконец облек в слова то, что его мучило. И нервно, отрывисто бросил: «Я покидаю квартиру». Матильда не сразу его поняла. Это прозвучало как-то дико, нелепо. Почему не сказать просто: «Я тебя покидаю»? А он вместо этого заговорил о квартире, словно хотел сделать более приземленной ситуацию, которую не решался назвать своими словами. Разрыв всегда знаменуется такими вот недомолвками, а еще чаще обманом, лишь бы не ранить партнера. И Матильде пришлось самой толкнуть его на откровенность, чтобы добиться правды, чтобы услышать свой смертный приговор:

– Что это значит? Ты хочешь, чтобы мы жили в разных местах?

– Нет… не совсем так…

– Тогда что же? Этьен, прошу тебя, скажи мне правду!

– Это… очень трудно.

– Ты все можешь мне сказать.

– Не думаю.

– Нет, можешь!

– В общем, я от тебя ухожу. Между нами все кончено.

Матильда ужаснулась. У нее не хватило сил – по крайней мере, в первое мгновение – хоть что-нибудь произнести в ответ. Этьен подошел к ней и провел ладонью по ее спине – опять этот проклятый жест! – но теперь она поняла, что он означал: он означал жалость. Она яростно оттолкнула его, задыхаясь и твердя:

– Это невозможно… Это невозможно… Это невозможно…

– Мне очень жаль.

– Но ведь еще летом… мы говорили о… ты хотел, чтобы мы поженились!

– Знаю.

– Так что же случилось?

– Ничего. Просто я так чувствую. Вот и все.

– Но разве можно вот так, вдруг, взять и разлюбить?! Такого не бывает!

– …

– Я умоляю тебя, дай мне еще шанс!

– Нет, решение принято. Я поживу у своего кузена, пока не сниму квартиру. А ты можешь остаться здесь.

– Остаться здесь?! Остаться здесь?! – закричала наконец Матильда. – Да разве это возможно? Ты же здесь повсюду! Повсюду! Повсюду! Я умру здесь, если ты уйдешь! Ты думаешь, я смогу спать в нашей постели без тебя? Ты в это веришь?

– Я… не знаю. Просто не хочу создавать тебе сложности, вот и все.

– Ах, вот как?! Ты, оказывается, заботишься о моих чувствах! Да неужели? Тогда говори, объясни мне!

– Ты здесь ни при чем…

– О, нет, избавь меня от этих чертовых пошлостей! Только не это!

И она упала на диван, корчась от муки. Этьен в ужасе застыл, глядя на нее: искаженное, страдальческое лицо Матильды сейчас выглядело почти нечеловеческим. Он шагнул было к ней, и она снова оттолкнула его, но силы оставили ее, тело уже не подчинялось воле, словно его парализовало. Прошла минута, а может, чуть больше – в таких случаях трудно определить время, – и она приказала Этьену уйти, уйти сейчас же, одержимо твердя эту мрачную монотонную мольбу: «Да уйди, уйди сейчас же!» Этьен боялся оставлять Матильду в таком состоянии, но ее яростный взгляд был неумолим. В последний раз он посмотрел ей прямо в глаза и наконец, решившись, покинул квартиру.

Спустя несколько минут Матильда вдруг осознала, что осталась одна, и послала Этьену эсэмэску: «Умоляю, не делай этого, я умру».

Позже, уже к вечеру, Матильда, все еще лежавшая без сил на диване, подумала: «Никто не должен знать». Такова была ее странная логика: «Если никто не узнает, значит этого не было». Она вспомнила о лицее. Даже речи быть не может, чтобы рассказать о случившемся Сабине или другим коллегам. Все знали, что Этьен практически сделал ей предложение в Хорватии прошлым летом и, значит, они должны были пожениться. Всю ночь напролет она посылала ему эсэсмэски, то с просьбами объясниться, то с мольбами о возвращении. Но все они остались без ответа. Матильде хотелось выброситься в окно.

Около полуночи она вышла на улицу, в бар, выпить вина. Могла ли она представить себе, что когда-нибудь с ней стрясется такое и она испытает это неотвязное желание – напиться, лишь бы приглушить невыносимую боль?! С ней заговорил какой-то мужчина, и она подумала: наверно, я могу с ним переспать, раз я теперь одинока. Ну или не переспать, а хотя бы позволить себе какую-нибудь вольность, кроме разве что самой последней мерзости, бегства или смерти. В конце концов Матильда вернулась домой – хмель не помог ее горю. Острая душевная боль передавалась и телу. Но самое страшное было впереди – беспощадное осознание своего несчастья.

Утро пришло как продолжение ночи – более того, окрашенное в цвет той ночи.

Матильда долго стояла под душем, словно можно было, обливаясь водой и яростно отдраивая тело намыленной губкой, стереть то, что на нее свалилось. Потом внезапно решила выбросить на помойку вчерашнюю одежду. Она больше не хотела видеть платье, которое