– Хочешь сказать, что инспектору криминальной полиции не к лицу судить наобум? – догадался Кенни.
– Что-то в этом роде.
– Я думал, мы просто болтаем…
– Ты правильно думал, – поспешил согласиться Корелл. – Так что, этот Тьюринг имел контакты с преступным миром?
– А у какого гомика их нет? Это само собой разумеется, когда речь заходит о них.
Корелл кивнул, не желая развивать тему.
– Тем не менее…
– Что?
– Следует хоть немного вникнуть в суть дела, прежде чем…
– Конечно, конечно, – затараторил Кенни. – И поверь, никто здесь так не радуется хорошо спланированному убийству, как я. Но в данном случае все слишком очевидно… У парня было достаточно причин самому свести счеты с жизнью. К тому же до сих пор не нашлось ни одного человека из его окружения, кто смог бы объяснить, чем он там занимался… Пока всё на уровне сплетен и догадок.
– Именно, – согласился Корелл.
– Я уже говорил, что Росс желал тебя видеть?
– Нет. А что ему нужно?
– Ну, что может быть нужно этому черту…
– Придурок, – негромко выругался Корелл.
– Что-что?.. А ты, случайно, не с похмелья?
Леонард не отвечал. Не стал напоминать даже, где у него сидят эти развязные намеки Кенни. Он так устал, что не сразу осознал сказанное коллегой. Потом вспомнил, что вчера был трезв, и мысленно возмутился. Помощник инспектора решительно отложил газеты, чтобы заняться делом Тьюринга, когда в дверях появился Алек Блок.
Кенни шумно вздохнул, что совсем не обязательно относилось к Блоку. Скорее всего, таким образом Андерсон выразил недовольство жизнью в целом. Но Алек испуганно вскинул глаза и весь будто съежился, так что Кореллу захотелось вдруг поддержать коллегу и сказать ему что-нибудь ободряющее.
– Ну, что там у тебя? – спросил он у Блока вместо этого.
– Я положил рапорт тебе на стол, – объяснил тот. – Тебя не было здесь рано утром.
– Отлично! – похвалил Корелл. – Только я его еще не видел. Так что там, расскажи вкратце…
Блок принялся рассказывать. По всему было видно, что сам он находил свою историю захватывающей. Само по себе это ни о чем не говорило, Алек часто горячился по пустякам. Но на этот раз Корелл был по-настоящему заинтригован, поэтому его раздражала манера Алека отвлекаться на ничего не значившие мелочи. Вроде того, что Тьюринг почти не общался с соседями, за исключением миссис и мистера Уэбб, находящихся в настоящее время в отъезде и потому недоступных.
Опрошенные в один голос свидетельствовали, что профессор не уделял достаточно внимания своему внешнему виду. Его часто видели небрежно одетым и непричесанным. Кроме того, он не отличался вежливостью, что выражалось в упорном нежелании поддерживать светскую беседу. Тьюринг совершенно не интересовался делами соседей и мог оборвать фразу на полуслове, если находил разговор скучным. А недавно дошел до того, что заменил свой мопед на дамский велосипед, что, как нетрудно догадаться, вызвало бурю насмешек и непристойных намеков; Блок был наслышан о сексуальной ориентации покойного.
Последнее Корелл пропустил мимо ушей, за что коллега, судя по всему, остался ему благодарен.
– Мистер Тьюринг работал над какой-то новой машиной в Манчестерском университете. Но об этом ты, наверное, уже знаешь.
– Разумеется, – соврал Корелл. – Что-нибудь еще?
– Я спрашивал, не было ли у него врагов.
– И что говорят люди?
– Нет. По крайней мере, таких, о ком знали бы соседи. Разве одна дама, некая мисс Ренделл, намекала, что высказывания Тьюринга о машинах могли кое-кого не на шутку разозлить.
– А что такого Тьюринг говорил о машинах?
Об этом Алек имел самое общее представление. Но в данном пункте было нечто, на что стоило бы обратить внимание. Нечто, что, по мнению дамы, шло вразрез с христианскими ценностями. Как и сексуальная ориентация Тьюринга, впрочем.
– Церковь полагает, что душа есть только у человека, – пояснил Блок.
– А Тьюринг приписывал машинам умение мыслить? – догадался Корелл.
– Так говорила дама, – Алек кивнул. – Не исключено, что профессор говорил нечто подобное в переносном значении.
– Или же действительно был не в своем уме, – закончил фразу Корелл.
– Или так. Но он был доцент и получил докторскую степень в США.
– Одно другому не мешает.
– Это точно, – согласился Алек и зачем-то покрутил пальцем у виска.
– У тебя как будто есть что-то еще…
Корелл не ошибся. Блок не успел рассказать о некоей Ханне Голдман, проживавшей от Тьюринга через дорогу наискосок. По словам Алека, эта дама походила на растрепанное пугало. Она говорила без умолку, и от нее за версту несло парфюмерией и спиртным. Кое-кто из соседей полагал, что мисс Голдман балуется наркотиками, но достаточных тому подтверждений Блок не нашел.
Итак, по словам мисс Голдман, несколько лет назад ее навестил некий «элегантный господин», говоривший с шотландским акцентом, из тех, что «работают на правительство».
– На правительство? – переспросил Корелл.
– Так она выразилась. И этот господин хотел снять комнату в ее доме, чтобы оттуда вести наблюдение за Тьюрингом.
– Зачем?
– Чтобы помешать ему вступать в предосудительные контакты гомосексуального свойства, если я правильно понял.
– И с какой стати правительство заинтересовали гомосексуальные контакты Тьюринга?
– Он был важной персоной, судя по всему.
– И что, удалось этому господину снять комнату?
– Нет. Мисс Голдман сказала, что не сотрудничает с властями.
– Она слишком словоохотлива, чтобы не сотрудничать.
– Само собой разумеется.
– Слишком много в этой истории само собой разумеется, Алек.
– Тем не менее я должен ее досказать.
– Само собой… Никогда не знаешь, где тебя подстерегает самое интересное. Ты уже беседовал с родственниками?
Алек успел переговорить с братом Тьюринга, юристом из Гилфорда, который сейчас направлялся в Манчестер. На мать Сару Этель выйти пока не удалось, она путешествовала по Италии. Брат покойного обещал связаться с ней. Последнее Корелл воспринял как хорошую новость, потому что терпеть не мог общаться с потерявшими детей матерями. Напоследок он попросил Алека – что было уже откровенной дерзостью, потому что они с Леонардом состояли в одном чине – собрать все имеющиеся материалы об Алане Тьюринге. Сколько бы их ни отыскалось в Манчестере.
– Я должен сделать несколько важных звонков, – объяснил коллеге Корелл.
На самом деле звонить Леонард никому не стал, просто не нашел в себе силы. Он сидел за столом, уставившись на кучу бумаг перед собой. Ему вдруг вспомнилось детство и письменный стол отца, уставленный множеством изящных безделушек. Были там и блокноты, и книги в кожаных переплетах, и открытки с видами дальних стран, и железные ключи от ящиков бюро с выгравированными на них лавровыми венками. Маленький Леонард любил сидеть за тем столом и стучать на печатной машинке всеми десятью пальцами, изображая пианиста. Поглаживать дорогие книжные переплеты, вдыхая запах бумаги и кожи. И собственного будущего, когда ему предстояло так много учиться…
Корелл вздохнул. Здесь, в полицейском участке, все было иначе. Хранившиеся в замусоленных папках листки были исписаны корявым почерком и совершенно не располагали к чтению. Да и само чтение, будучи окном в очередную