Но вчера, во время второго сеанса, произошло нечто странное. Старикан по-прежнему нес всякую чушь: луковицы тюльпанов, де Хем… Порой заказчики сильно утомляли Яна. А она молча сидела рядом, скромная, как Мадонна, в синем платье. И вдруг они обменялись понимающим взглядом, словно два соучастника. Ян ясно читал все чувства в ее лице: иронию, насмешку, недовольство. И что-то еще, более глубокое и темное, кольнувшее его в сердце.
Теперь он сам себя не понимал. В первый раз, пытаясь соблазнить женщину, Ян сказал ей правду. С ним действительно творилось нечто необычное. София будто развязала путы, стянувшие его сердце, и он вдруг весь, целиком, оказался у нее в руках. Раньше Ян ни перед кем не раскрывался, и это чувство было ему внове. В нем заключался какой-то странный, упоительный соблазн. По дороге домой он прошел мимо мальчика, который играл на дудочке. Музыка наполнила его глаза слезами. Что с ним происходит? И что делать дальше? Может ли он надеяться на ее любовь?
В дверь резко постучали. Ян похолодел. София! Его бросило в пот. Нет. Это ее муж. Она рассказала ему о его утренней выходке, и он пришел его убить. А вместе с ним – дюжина парней из городской стражи, которые снесут ему голову.
Ян открыл дверь. В студию вошел его друг Маттеус.
– А у тебя, как всегда, свинарник, – весело заметил он.
– Геррит куда-то исчез.
– Твой слуга – пьяница. Выгони его к чертям.
– Хорошо, если смогу найти его. Он всегда где-то пропадает.
Маттеус сел в кресло.
– Я привел тебе мальчишку.
В дверном проеме маячил какой-то паренек. Худой, бледный, с длинными желтоватыми волосами.
– Его зовут Якоб.
Ян с трудом собрался с мыслями. Ну да, он совсем забыл об этом деле. Якоб был новым подмастерьем, которого он взял на учение с сегодняшнего дня. Маттеус привел его к Яну, потому что у него самого было уже трое учеников и они не помещались в его доме. Маттеус был щедрым, с большим сердцем и большим желудком. Он хорошо зарабатывал на так называемых сценках из народной жизни: кабаки, притоны… Они забавляли его клиентов, и в то же время в каждой из них заключался какой-нибудь назидательный урок, возвышавший заказчиков в собственных глазах. Его энергия была неистощима: он рисовал их пачками.
Ян поискал свои очки и протер их куском холста. Маттеус взял с пола несколько холстов и поставил к стенке. Он показал их мальчику:
– Посмотри на эти мазки – какая тонкая работа, как выписаны все детали: небо, облака, листва. А отлив на ткани – просто совершенство! Можно буквально дотронуться до складок. Этот человек научит себя всему, – Маттеус хохотнул, – если, конечно, ему как следует заплатить.
– Кто бы говорил, – буркнул Ян.
Маттеус глотнул из бутыли бренди и кивнул на своего товарища:
– Мой приятель знает первое правило в искусстве живописи.
– Какое? – спросил мальчик.
– Лестью можно добиться чего угодно.
– Неужели? – усмехнулся Ян.
– Главное, чтобы они вырядились в пух и прах, эти тщеславные простофили. – Маттеус показал на набросок с фигурой Софии. – Посмотри на эту женщину. Уверен, в жизни она уродина…
– Ничего подобного! – возразил Ян.
– А что, скажешь, красотка? – фыркнул его друг.
– Она действительно очень красива и…
Маттеус громко засмеялся:
– Скажи лучше, что просто хочешь забраться ей под юбку. – Он повернулся к мальчику: – Кстати, вот еще одно ремесло, которому может обучить тебя наш мастер.
– Прикуси-ка язык, – произнес Ян. – Он еще ребенок.
Маттеус раскурил трубку и выпустил клуб дыма.
– Дружище, ты потрясающий художник. Можешь научить этого паренька всему, что нужно. Кроме одного – как стать по-настоящему великим. – Он ткнул в Яна своей трубкой. – Да, ты отлично рисуешь и преуспеваешь во всем, за что берешься. Тебе все дается легко. – Маттеус поднял со стола кисть и обратился к подмастерью: – Знаешь, что это такое?
– Кисть, – ответил мальчик.
– Нет, средство для удаления краски.
– Выпей еще бренди, – посоветовал Ян.
– Наш друг Рембрандт – он бы меня понял. Чем больше он кладет на полотно краски, тем больше обнажает то, что скрывается за ней, – правду. Понимаешь?
Мальчик неуверенно кивнул.
– Страдания, гуманность… – Маттеус повернулся к Яну: – Но ты должен бы сильным, мой друг, и не бояться боли. Только через боль открывается красота мира. – Он встал и расцеловал Яна в обе щеки. – Я говорю это тебе потому, что сам на такое не способен. По сути дела, я трус, фигляр, развлекающий публику. И меняться уже поздно. – Он допил бокал, потрепал юнца по голове и вышел.
Мальчик взглянул на Яна:
– И вы не сердитесь, что он с вами так разговаривает?
– Сержусь? Конечно, нет. Он говорит так потому, что меня любит.
Однако Ян чувствовал себя задетым, даже уязвленным, но он притворился, будто все в порядке, и небрежно развалился на стуле. Задрав голову к потолку, Ян посмотрел на стропила, затянутые паутиной. Возле окна висела белая мешковатая простыня, которую он прибил к стене, чтобы ловить свет. Там стояла София, положив руку на оконную задвижку. Она открыла окно и глубоко вдохнула, наслаждаясь утренней прохладой. Эта воображаемая картина заставила его проникнуться нежностью к задвижке. София повернулась к нему, закрыла окно и улыбнулась.
– Принеси-ка мне листок бумаги, – пробормотал Ян.
– Вы хотите дать мне урок рисования? – спросил мальчик.
Художник покачал головой:
– Я хочу написать письмо.
11. Мария
Кухарка должна смотреть одним глазом в кастрюлю, а другим на кошку.
Йохан де Брюн, 1660 г.
Мария сидела перед кухонным очагом и ощипывала утку. Птица была зажата у нее в ногах и висела вниз головой, словно стараясь рассмотреть лежавшие на полу крошки. Но она была мертва, и служанке хотелось плакать. Ведь если бы утка была жива, она могла бы, по крайней мере, поделиться с ней своими секретами. Глупо, конечно. Она уже сто раз ощипывала уток. А еще раньше, в деревне, весело сворачивала им головы. Но в последнее время ей было жаль всех, кто испытывал страдания, даже бессловесных тварей. Это было так похоже на ее любовь к Виллему… «Виллем, Виллем…» – повторяла Мария его имя. Ей хотелось жаловаться и хныкать; порой она чувствовала себя так, будто с нее сняли кожу. «Нельзя почистить луковицу, не пролив слез», – говаривала ее бабушка. Теперь Мария понимала, чтó она имела в виду.
Ее бабка вообще говорила много всяких мудрых вещей. Мария часто вспоминала, как она взбивала масло. Засучив рукава и склонившись над огромным чаном, энергично работала пестом, вращая им взад и вперед. «Без труда не вытянешь и рыбку из