— Что, Илинка, не съел тебя хозяин?
А вот и Микош, легок на помине. Старый конюх сидел у печки, грел свою больную поясницу и привычно мусолил во рту трубку. Седые усы его смешно шевелились, в блеклых голубых глазах затаилась хитринка.
Я улыбнулась Микошке и покачала головой, отвечая на его вопрос.
— А чего дрожишь, как заяц?
А как тут не дрожать? Я вспомнила прожигающий насквозь взгляд и поежилась. Конюх понимающе хмыкнул.
— Смотрю, ты к приезду хозяина подготовилась? — усмехнулся он. — Сделала, как я посоветовал? Вот и молодец. Лорд Штефан тут надолго не задержится, так что можно и грязь с сажей потерпеть.
Микош вынул изо рта трубку и с кряхтением пересел чуть дальше от печки.
— Слушай меня, Илинка, — с трудом устроившись на табуретке, сказал он, — тогда не пропадешь. Я повадки арнов хорошо знаю, им девок чистых подавай, пригожих, чтобы лицо гладкое было, тело крепкое да титьки налитые. Вот ты свои-то и спрячь, а физиономию от сажи не мой, все равно каждый день в золе возишься. Глядишь, и пройдет беда мимо.
Легко сказать, не мой. Тут день с трудом выдержала, а если до лета… Нет, не смогу. Легче арну на глаза не показываться. Камины я всего раз в сутки растапливаю, а как окончательно потеплеет, так и вовсе топить не придется, так что он меня и не увидит. Это горничным не повезло, тем комнаты каждый день убирать, а у меня работа черная: не камины, так курятник и кухня. Вряд ли милорд на хоздвор или в подвалы кухонные спуститься рискнет.
Я обвела взглядом темный зал. Длинный разделочный стол с дубовыми пеньками вместо ножек забит снедью, в расположенные под самым потолком окошки луна заглядывает, в огромном очаге на вертелах дичь запекается. Жир с нее капает на угли, рассерженно шипит, злобится, смачный мясной дух вышибает. Я почувствовала, как рот наполняется голодной слюной. Сейчас бы отколупнуть ножом зажаристую корочку! А еще лучше горячую мякоть с кости срезать, на хлеб положить и, обжигаясь, откусить.
Я так ясно представила вкус ароматной свинины, что живот жалобно заурчал.
Ужин был давно, от него уже и памяти не осталось, да и не могла жидкая гороховая похлебка сравниться с запеченным кабанчиком.
Вспомнилось, как Дамир приносил с охоты молодых уток, как весело горел огонь в печи, как чисто и уютно было в маленькой, выложенной разноцветным камнем кухне. Я словно воочию увидела небольшой двухэтажный домик с яркой черепичной крышей, увитое диким виноградом крыльцо, плетеный половик у двери.
Сердце болезненно сжалось. Как же давно это было… Будто в другой жизни.
На глаза навернулись слезы, но я заставила себя не думать о прошлом. Все наладится. Что тут до лета осталось-то? Всего ничего. А там арн уедет, и жизнь снова войдет в спокойную колею. Можно будет в Затонке по утрам купаться, грибы и ягоды собирать, в золе картошку печь, старый улей наладить…
— Илинка, сварнова дочка, где тебя носит?
Резкий голос Салты холодной оплеухой вырвал меня из мечтаний.
— От дурна баба, — тихо проворчал Микошка. — И чего ей неймется? Ночь-полночь, а она все орет!
Он с сочувствием посмотрел на меня и кивнул на дверь черного хода.
— Иди, пока она тебя не заметила, а то опять до утра спину не разогнешь.
Это да. Салта ко мне неравнодушна. Как увидит, что я «без дела прохлаждаюсь», так тут же работу найдет. «Всех вас в черном теле держать нужно, чтобы не забывались», — любит повторять она. Забудешься тут, как же! Сама Салта и напомнит. Мне порой казалось, что старшая тоже от арнов произошла. Уж больно нрав у нее звериный.
— Илинка! Куда подевалась эта лишманка? — послышалось злобное бормотание. — Или Ясь обманул, что девка на кухню мчалась?
В том-то и дело, что не обманул. Ясь был первым помощником Салты, следил за всеми работниками, обо всем старшей докладывал. Кривобокий, с узкими злобными глазками, он имел привычку возникать неожиданно, словно из-под земли, и знал все и про всех.
— Илинка! — не унималась Салта. — Не вздумай прятаться, все равно найду!
Я не стала дожидаться, пока меня обнаружат. Бесшумно отступила к выходу и незаметно выскользнула на улицу. Пусть ищет…
Во дворе было тихо. Суматоха, поднявшаяся с приездом хозяина, уже улеглась, и сейчас замок был похож на большого неприкаянного медведя. Микош рассказывал, что Белвиль построили семьсот лет назад, и я склонна была этому верить. О том неспокойном времени напоминали и высокие, похожие на острые пики башни, и узкие окна, и неприступная крепостная стена, опоясывающая замок, и грубая каменная кладка, которую ни одно ядро не возьмет. Вторую, новую, половину достраивали уже при Сигизмунде Завоевателе. Она получилась совсем другой: закругленные оконные проемы, мягкие линии, крытые переходы. Скорее всего, архитектор хотел привнести в облик Белвиля более мирные черты, да только у него ничего не вышло. Не срослись две части замка друг с другом. Новая — восточная — оказалась не способна сгладить острые углы старой, и та угрюмо нависала над ней своими башнями, настойчиво теснила толстыми боками, зло подглядывала прищуренными глазами-бойницами. Наверное, потому и казался Белвиль нескладным и нелепым. В нем будто соединилось дремучее прошлое стобардцев и благопристойное настоящее олденцев.
Микошка говорил, что когда-то давно Стобард был отдельным государством. Тут процветала вера в Скарога — получеловека-полузверя, его и изображали так: голова волка на теле мужчины. Он считался родоначальником всех арнов. А правили Стобардом предки лорда Крона. «Вишь, Илинка, Кроны-то раньше королями были, — разглагольствовал Микош, — все Алмазные горы, до самой Рагницы, им принадлежали. И Кранец, и Брод, и Кравер. Это уж потом, как империя на запад расширилась, Сигизмунд земли Кронов захватил, а короля Драго своим вассалом сделал. А так, считай, в бывшем королевском дворце живем!» Вот так, во дворце…
Я окинула взглядом темный силуэт Восточной башни. Где-то там комната арна. Да вот же и окошки его светятся справа. Неужто не спит? Ну да, вон к окну зачем-то подошел. Воздухом подышать?
Я отступила в тень, но уйти не смогла. Правильно Паница говорила, что любопытство вперед меня родилось. Так и есть. Нет бы в свою каморку идти, а я зачем-то стою, за хозяином наблюдаю. А тот словно нюхом учуял, посмотрел вдруг в мою сторону, и мне со страху показалось, что глаза его снова алым блеснули. Глупо. Разве можно на таком расстоянии что-либо разглядеть?
«Мало тебе бед, Илинка, так и норовишь новую добавить, — мелькнула здравая мысль. — Уходи, пока граф не заметил».
Я прислушалась к голосу разума, развернулась и побежала к флигелю для слуг. Хватит уже потакать