Сурабая — замечательный город, особенно если вы любите деньги, а деньги любят вас. Здесь не бродят проголодавшиеся драконы, зато много богатых горожан, еще не осознавших, что все зло происходит именно от богатства.

А я пришел сюда для того, чтобы бороться со злом.

Я начал с того, что немного размялся — вытащил парочку кошельков, наведался к знакомому огру-скупщику да потолкался в тавернах, узнавая новости.

Ничто не вызывает такой аппетит, как с пользой проведенное утро. Поэтому я заказал в лучшей таверне порцию окрошки из моллюсков и приготовился наслаждаться чудесным летним днем.

Лучше бы мне провести его в каком-нибудь другом городе, пусть даже не таком богатом, ибо, стоило мне посыпать моллюсков свежей петрушкой, как в дверях появилась Френки.

Вернее сказать, сперва за окном послышалась пара ударов, затем еще, затем хруст сломанных костей, шум падающего тела, а после этого входная дверь распахнулась с таким грохотом, словно поблизости устроили фейерверк.

Впрочем, Френки всегда такая.

Поняв, что красотка вздумала расколоть меня на обед, я постарался выглядеть иначе, в тщетной надежде, что она меня не заметит.

Как же.

Она протопала через всю таверну — такая высокая, что едва потолок головой не задевала — остановилась передо мной и сложила руки на груди. На ее симпатичной мордашке застыло ожидание.

— Привет, — сказал я, даже не пытаясь скрыть, что не рад ее видеть. — Если ждешь, что я предложу тебе руку и сердце, зайди как-нибудь в другой раз. У меня и окрошка-то, видишь, почти закончилась.

На всякий случай я стал есть быстрее.

Френки посмотрела на меня сверху вниз, словно в чем-то упрекала. А ведь другая на ее месте давно бы расцеловала героя, спасшего ее от дракона. Меня то есть.

— Гони деньги, — процедила девушка.

— Деньги? — Я сделал вид, будто плохо представляю себе, что может значить это странное, почти заморское слово.

— Мерзкий воришка. — Ее голос понизился, но не от скромности — ее-то у Франсуаз никогда не было — а от нарастающего бешенства.

Она села за мой стол и уперлась в меня глазами, точно двумя клинками.

— Ах, деньги! — воскликнул я, словно только что догадался. Я надеялся, что это звучит убедительно. — Любовь моя. Что же ты хочешь? Я потратил на тебя последний паучий шар, а он, знаешь ли, стоит недешево. Я несколько раз намекнул тебе по пути, дескать, следует платить по своим долгам. Если хочешь точно, то двадцать шесть раз напомнил.

— Последний шар? — Франсуаз приблизилась, ее правая рука подозрительно опустилась под стол. — Если не хочешь и вправду лишиться своих шаров, верни мой кошелек.

— Как грубо, как грубо. — Я покачал головой. — Но ты не можешь отрицать, что сеть израсходована — а кто тебя просил бежать на помощь тому гаденышу?

— Сеть не нужна там, где хватит меча.

— Вот поэтому против драконов ее и надо использовать. И перестань шарить под столом руками — люди бог весть что могут о нас подумать.

На лице Франсуаз отразилось негодование.

— Хватит трескать своих моллюсков, — прошипела она. — Нет, ну надо же! Я спасла его от дракона, а он еще и кошелек мой украл.

Это, конечно же, была беспардонная ложь — но, должен признаться, не мне призывать окружающих к честности.

— Да ладно тебе, — отмахнулся я. — Денег твоих все равно нет. Я их потратил.

— Могу представить. На вино и девок? Как любая девушка, Франсуаз твердо уверена — деньги следует тратить только на нее.

— На работу, — скромно ответил я. — Купил парочку паутинных шаров на всякий случай. Обновил набор отмычек. А на новую кошку с тросом, знаешь ли, уже не хватило. Или, может, ты хочешь, чтобы я расшибся в следующий раз?

У меня нет телепатических способностей, которыми отличаются гигантские морские свинки — но намерения девушки были достаточно очевидны.

Слово «насилие» так и витало в воздухе.

— Твоя взяла, — я притворно вздохнул. — Можешь отвести меня к городскому судье и пожаловаться.

— Ты знаешь, что я не сдаю друзей, — ответила Франсуаз. — И потом, в прошлый раз, когда тебя арестовали, ты не только сбежал, но и украл всю казну.

— Она была маленькая, — отмахнулся я.

Лесть, удачное утро и вкусный обед настроили меня на добродушный лад. Поэтому я решил, что не грех и помочь девочке.

— Так и быть, — великодушно сказал я. — Если тебе нечем заплатить в таверне, старина Майкл тебе поможет. Сейчас раздобуду подходящий кошелек.

Я принялся осматриваться, подыскивая какого-нибудь толстого раззяву-фермера.

— Мне не нужны чужие деньги, — возмутилась Франсуаз.

Я поспешил уточнить:

— Ты получишь только свои. Разницу я оставлю себе, не волнуйся.

— Ты не понял — мне не нужны ворованные деньги. Я озадаченно развел руками.

— Других у меня никогда не было.

Сгорбленный человек в оборванных одеждах жителя степи пробирался между столиков. И почему они всегда носят рваные тряпки? Проходя мимо нас, он споткнулся, потерял равновесие и буквально распластался по Франсуаз.

Девушка обернулась с явным намерением врезать наглецу между глаз. Но кочевник выпрямился — слишком быстро для того, кто только что едва переставлял ноги— и юркнул вон из таверны.

Я смотрел ему вслед в немом изумлении.

— Ты видела! — воскликнул я. — На что это похоже!

— Он не тебя пытался облапать, — заметила Франсуаз.

— Нет, но он хотел срезать мой кошелек. Подумать только — он попытался обворовать меня.

Я поспешно встал — еда могла и подождать.

— Это никуда не годится, — пробормотал я, направляясь к выходу. — Если всякая шелупонь станет таскать вещи у профессионального вора — куда покатится весь наш мир?

Франсуаз последовала за мной. Как я подозревал, не за тем, чтобы помочь мне, а из опасения, как бы я не скрылся с ее деньгами.

Один маленький переулок изгибался, превращаясь в другой, другой перетекал в третий — даже коренной житель Сурабаи может запутаться в этих узеньких перешейках.

Но только не я, если меня только что попытались обворовать.

Сгорбленный оборванец даже не пытался путать следы — бедняга не подозревал, что его преследуют. Если же он хотел заманить меня в местечко потемнее и шарахнуть по голове мешочком с песком, то ведь я всегда могу выставить вперед Франсуаз, а сам сбежать.

Я догнал его именно в таком месте — где было мало света и мало людей. Схватил за отвороты, если лохмотья можно называть отворотами, и как следует встряхнул.

— Ты хоть знаешь, кто я? — спросил я. Я не хотел причинять ему вреда — только немного научить ремеслу.

— Если решил промышлять воровством, — продолжал я, — то надо с уважением относиться к мастерам. Прежде всего ко мне.

Франсуаз отпихнула меня и приставила к горлу кочевника короткий клинок.

— Никогда не воруй-у того, кто должен мне деньги, — процедила она.

Лезвие, приставленное к шее, подействовало