– Что меня оскорбило? – вздохнул он. – Хороший вопрос, кстати. Наверное, страх надвинувшейся старости. Страх смерти, в конце концов! И вот в эти страхи она меня ткнула носом. Мне было ужасно. Я не вру.
Он поднялся с кресла, прошелся по комнате, встал передо мной.
– В общем, прошло двадцать лет. Был 2002 год, и тоже, как ни странно, июль. Или начало августа. Суббота. Время семь вечера, еще светло. Я встал с дивана, на котором валялся и размышлял, принял душ и стал одеваться. Надел мягко-белого цвета сорочку, легкий синий костюм «Бриони», тончайшие мокасины. Полюбовался собой в зеркало. Да, мне было ровно шестьдесят лет, но я выглядел просто превосходно. Стройный, коротко стриженный, почти без седины. Я бросил в сумку несессер, фотоаппарат, бумажник, пару нижнего белья, еще одну сорочку в нераспечатанной упаковке, позвонил подруге – она была во Франции, сказал, что на уик-энд могу оказаться в местах, где нет мобильной связи. Взял ключи, сел в свой джип и поехал.
– Куда?
– В маленький русский город Р.
– Найти эту Нину и сказать ей: «Сама дура! Сама коза!»? – засмеялся я.
– Вот именно, – абсолютно серьезно ответил он.
* * *– Доехал я быстро, буквально за три часа. Нашел эту самую гостиницу. От нее осталось только название, а так-то ее здорово отремонтировали. Перестроили. Евроремонт, евростиль, евро-что-ты-только-хочешь. Захожу, спрашиваю хороший номер…
– Ты что, серьезно надеялся ее найти?
– Если я на что-то серьезно надеюсь, оно всегда сбывается, – сказал Валентин Петрович. – Тебе тоже советую. Надейся не так, хала-бала, может – будет, может – нет, а желай всей душой, и все получишь! Да. Расплачиваюсь за номер и тихонько спрашиваю девушку за стойкой: «Простите, странный такой вопрос. Давным-давно здесь работала Нина, если не ошибаюсь, Емельянова. Она и жила тут рядом. Вдруг вспомните? Соседи, то да сё… Вдруг?» А девушка мне тихо так говорит: «Нина Васильевна? Да вот же она!»
Поворачиваюсь влево – там сбоку, на другом конце стойки, с пачкой бумаг и большим калькулятором, сидит эта самая Нина. Лицом – точно она.
– Сказка! – Я развел руками.
– Жизнь! – Валентин Петрович щелкнул пальцами. – Она еще интереснее… Я пошел, из машины взял букет и большую коробку конфет, подхожу к ней, что-то несу типа «наша фирма, три года назад, отличное обслуживание, я тут случайно оказался, позвольте в знак приятности…» Она вся покраснела от удовольствия. Выходит из-за стойки. Я ей ручку целую, букет вручаю и на нее смотрю. Батюшки светы. Была стройная, чуть плотненькая девочка, стала раздавшаяся, даже разъевшаяся тетка. Щеки переходят в плечи, спускаются на грудь. Пузище торчит из-под форменного жакета. Ноги бутылками. Нет, ребята. Смерть лучше старости. На могильном памятнике нарисуют красивый портрет. А тут… – он махнул рукой.
* * *– А тут я ей говорю, – продолжал Валентин Петрович, – что-то вроде «вот бы нам с вами сняться на память». Достаю из портфеля фотоаппарат, зову девочку-администраторшу. Стоим мы, значит, с Ниной Васильевной в обнимочку посреди холла и во весь рост отражаемся в зеркале. Девочка щелкнула нас и ушла.
Я крепко сжал Нинино плечо и шепчу:
– Посмотри в зеркало. Не узнаешь меня?
– Нет, – говорит, – извините.
– Нина, – говорю я. – Насчет фирмы это брехня. Мы с тобой раньше виделись. Ровно двадцать лет назад. Помнишь?
– Нет, – отвечает. – Хотя я здесь уже двадцать два года работаю. Что да, то да.
– Нина! – говорю. – Соберись, напряги память! Двадцать лет назад. Вот такой же июль. Мы танцуем. Обнимаемся. И ты спрашиваешь, сколько мне лет. Я говорю, что сорок. А ты отвечаешь, что тебе всего двадцать и со старым козлом дальше танцевать не хочешь… Помнишь?
– Неважно, – хмурится она.
– Ага! – чуть не кричу я. – Значит, помнишь.
– Ну допустим, – кивает она вполне спокойно. – И что?
– А теперь посмотрись в зеркало, Нина! – говорю я. – Тебе сорок. Всего сорок! Мне шестьдесят. Целых шестьдесят! Посмотри внимательно. Полюбуйся. Сравни. И скажи, кто из нас лучше выглядит?
– Ну и что?
– Да ничего! – говорю. – Просто так!
– Ладно, понятно, – и идет к своим бумагам. – Извини, много работы. Время почти одиннадцать, а тут еще считать черт-те сколько.
– Где у вас тут можно поужинать? – спрашиваю.
– Леночка, – говорит она той девочке. – Покажи, где «Бочонок».
* * *– Поужинал я в этом «Бочонке», – рассказывал Валентин Петрович дальше, – едва отбился от местных проституток и к половине первого вошел, наконец, к себе в номер. Хороший номер, кстати. Душ и спать. Лежу и думаю: «Интересно, она что-то поняла? Почувствовала?»
– А что она должна была понять? – спросил я.
– Что зря меня обидела двадцать лет назад. А главное, чтоб ей стало хоть чуточку больно, глядя в зеркало на себя рядом со мной. Больно, обидно и унизительно.
– Одно дело – уколоть, припомнить обиду, – рассудительно сказал я. – Это понятно. Но унижать-то зачем?
– А она меня зачем унизила? Тогда, двадцать лет назад?
– Действуешь по заветам тети Веры? – засмеялся я. – Чтоб эта Ниночка почувствовала то, что чувствовал ты?
– Да! – едва не крикнул Валентин Петрович.
– Странно, – сказал я. – Между «тогда» и «сейчас» огромная разница.
– Иначе не лечится. И не прощается! – Валентин Петрович хлопнул ладонью по столу в знак непреклонности своих убеждений.
* * *– Долго ли, коротко, – рассказывал он, – в этих мстительных мыслях я потихоньку заснул.
И вдруг проснулся от того, что кто-то вошел в мой номер.
Я открыл глаза. Женская фигура показалась на фоне приоткрытой двери. Наверное, у нее была служебная карточка-ключ. Я протянул руку, нашарил и нажал клавишу лампы, которая стояла на тумбочке около кровати, но она загорелась всего на полсекунды, потому что раздался щелчок – и свет погас. Очевидно, женщина вытащила мою карту из кассеты у входа и вырубила весь свет, и я не успел ее рассмотреть.
В номере было абсолютно темно. Перед сном я сам опустил жалюзи и сдвинул тяжелые двухслойные гардины.
Я услышал, как женщина подходит к моей постели. Снимает халат и бросает его на пол. Садится рядом. Ее рука откидывает одеяло. Она нагибается ко мне и горячо шепчет, едва не прикасаясь губами к моим губам:
– Прости меня. Это было так давно. Я была совсем дура. А ты такой красивый, такой хороший. Пусти меня к себе… – и с этими словами целует меня. Губы, шею, грудь и так далее. А потом налегает на меня всем телом, ложится рядом…
Потом рассвет все же стал пробиваться сквозь плотные занавески.
– Ты меня простил? – шепнула она, поцеловала меня напоследок, вскочила, схватила с пола свой халат, накинула его на плечи и убежала. В предрассветном полумраке мне показалось, что это совсем юная женщина. Небольшого роста, с гладким стройным телом – впрочем, это я не увидел, а ощутил, когда обнимал ее.
Сначала я подумал, что это мне приснилось.
Но нет! Она меня сильно укусила в плечо, до синяка, и