До поры до времени все складывалось удачно: она дважды в неделю пролетала через Сан-Фернандес, и они виделись регулярно. Прошли три приятных месяца, а затем руководство авиалинии решило, что правительство Сан-Фернандеса, в особенности президент Серрюрье, стали чинить препятствия нормальной ее деятельности, й Сан-Фернандес был исключен из маршрута.
Уайетт стал вспоминать, когда же это было – два года? Нет, почти уже три года тому назад. Поначалу они с Джули активно переписывались, потом постепенна поток писем стал редеть. Дружбу трудно поддерживать перепиской, особенно дружбу между мужчиной и женщиной, и он каждый день ждал, что она сообщит ему о помолвке или замужестве, и тогда все вообще кончится.
Он мотнул головой и посмотрел на часы, затем повернулся к столу и придвинул к себе бумагу. Он почти заполнил ее, когда в комнату вошел Шеллинг, главный метеоролог базы на мысе Саррат.
– Последние данные с Тироса о вашей малышке, – сообщил он и бросил на стол пачку фотографий. – Хансен мне говорил, что вас изрядно поколотило.
– Он не преувеличивал. Взгляните сюда, – Уайетт показал на таблицу, висевшую на стенде.
Шеллинг подошел ближе и присвистнул.
– Вы уверены, что ваши приборы не ошиблись?
Уайетт тоже подошел к стене.
– Да нет, у меня нет оснований так думать. – Он поднял кверху палец. – Восемьсот семьдесят миллибар в центре – такого низкого давления я что-то не припомню.
Шеллинг опытным взглядом окинул таблицу.
– А снаружи давление – тысяча сорок миллибар.
– Перепад давления в сто семьдесят миллибар меньше, чем на сто пятьдесят миль. – Уайетт показал на северную часть урагана. – Теоретически здесь скорость ветра должна достигать ста семидесяти миль. После того, как мы там побывали, я в этом не сомневаюсь. И Хансен тоже.
Шеллинг сказал:
– Силен.
– Да, – бросил Уайетт и вернулся к столу.
Шеллинг последовал за ним, и они вместе стали разглядывать фотографии урагана.
– Такое впечатление, что он немного сжимается, – сказал Уайетт. – Странно.
– Это только ухудшает дело, – добавил Шеллинг мрачно. – Он положил две фотографии рядом. – Хотя движется он не так быстро.
– Я полагаю, он делает восемь миль в час, то есть около двухсот миль в день. Давайте-ка уточним. Это важно. – Уайетт достал электронный калькулятор и стал нажимать кнопки. – Так и есть. Чуть-чуть меньше двухсот за последние двадцать четыре часа.
Шеллинг надул щеки и с облегчением выдохнул.
– Что же, это не так плохо. При такой скорости он должен добраться до восточного побережья Штатов дней через десять. А обычно такие ураганы держатся не больше недели. К тому же он, вероятно, будет двигаться не по прямой линии. Сила Кориолиса будет выталкивать его к востоку, и я думаю, что где-нибудь в северной Атлантике он рассосется, как это по большей части и бывает.
– В вашем рассуждении есть два слабых пункта, – сказал Уайетт будничным голосом. – Нет никаких оснований быть уверенным в том, что его скорость не возрастет. Восемь миль в час – это страшно мало, в среднем их скорость – пятнадцать миль. Так что весьма вероятно, что он успеет дойти до Штатов. Что же касается силы Кориолиса, то есть другие факторы, которые могут ее подавить. К примеру, струя из турбины реактивного самолета на большой высоте может оказать сильное воздействие на траекторию урагана. Это мое предположение, ибо вообще-то нам известно об этом крайне мало. А о самолетах мы можем вообще никогда не узнать.
Лицо Шеллинга вновь приняло унылое выражение.
– Бюро погоды это все не понравится. Надо дать им знать.
– Тут уж я ничего не смогу поделать, – сказал Уайетт, беря со стола специальный бланк. – Я не собираюсь ставить свою подпись под этим образчиком бюрократической писанины. Посмотрите, чего они хотят: «Сообщите продолжительность и направление движения урагана». Я не предсказатель и не работаю с магическими кристаллами.
Шеллинг нетерпеливо пошевелил губами.
– Все, что им нужно, предсказания согласно стандартной теории, – сказал он. – Это их вполне удовлетворит.
– Вся наша теория выеденного яйца не стоит, – сказал Уайетт. – Это ведь все не то. Ну, вот, мы заполним эту форму, и какой-нибудь чиновник из Бюро погоды сочтет все, что тут написано, за святую истину. Мол, раз ученые говорят, значит, так оно и есть. А в результате тысячи людей могут погибнуть, так как действительность не сойдется с теорией. Возьмем Айону в 1955 году. Он менял направление семь раз за десять дней и угомонился прямо в бухте Святого Лаврентия. Ребята из метеорологических служб из кожи вон лезли, а он плевать хотел на всю их теорию. Нет, я не подпишу эту бумагу.
– Хорошо, я подпишу, – сказал с раздражением Шеллинг. – Какое имя у этого урагана?
Уайетт заглянул в какой-то справочник.
– Имена довольно быстро идут на смену друг другу в этом году. Так, последний был Лаура. Значит, это будет Мейбл. – Он посмотрел на Шеллинга. – Еще одно. Как насчет островов?
– А что острова? Мы дадим им обычное предупреждение.
Он повернулся и вышел из кабинета. Уайетт смотрел ему вслед с нарастающим чувством отвращения.
III
К вечеру Уайетт ехал по дороге, огибающей залив Сантего, к Сен-Пьеру, столице Сан-Фернандеса. Не велика была эта столица, но то же самое можно было сказать и обо всем острове. В угасающем свете дня он разглядывал привычные картины – банановые и ананасовые плантации, людей, работавших на них, – мужчин в грязных выцветших хлопчатобумажных рубашках и синих джинсах, женщин в ярких цветастых платьях и красивых косынках на головах. Все они, как обычно, смеялись, болтали друг с другом, их белые зубы и темные лоснящиеся лица блестели в лучах заходящего солнца. И как обычно, Уайетт с удивлением спросил себя: «Почему эти люди всегда кажутся такими радостными и счастливыми?»
Причин радоваться у них было не много. Большинство из них было задавлено постоянной нищетой, результатом в первую очередь перенаселенности и неумелого обращения с землей. Когда-то, в восемнадцатом веке, Сан-Фернандес был богат сахарным тростником и кофе и был лакомым кусочком для боровшихся между собой европейских колониальных держав. Но в какой-то момент, когда хозяева отвлеклись на другие дела, рабы восстали и решили сами вершить свою судьбу.
Может быть, это было хорошо, а может быть, и плохо. Правда, рабы теперь были свободны, но последовал ряд жестоких гражданских войн, истощивших экономику острова Сан-Фернандес. Непомерный рост населения довершил дело, и несчастные безграмотные крестьяне остались один на один со своими жалкими клочками земли и системой натурального обмена. Уайетт слышал, что в центральном, гористом районе острова люди за всю свою жизнь даже не видели денег.
В начале двадцатого века дела на острове, кажется, стали поправляться. Окрепшее правительство открыло путь иностранному