Огненный Лотос произрастает исключительно в Тайном Саду императора Хмирны и является одним из самых магически насыщенных и редких растений. Ценится примерно так же, как фейская пыльца, и обладает множеством уникальных целительных свойств. Самое востребованное из которых — забвение, исцеляющее психику так же, как регенерация исцеляет тело. О.Л. вывел Алый Дракон, он же держит монополию на торговлю им, так как нигде больше О.Л. не приживается.

По хмирским традициям О.Л. в подарок означает «прости и забудь», однако так же может означать и рекомендацию обратиться ко квалифицированному менталисту, чтобы тот использовал О.Л. по прямому терапевтическому назначению.

С.ш. Гунар Бреннар, Каменный Садовник, «Магические растения Востока»

6 день каштанового цвета, Риль Суардис

Роне шер Бастерхази

Он продержался ровно до порога собственной башни и рухнул, едва войдя домой. Он плохо понимал, кто подхватил его и перенес на лабораторный стол — то ли Эйты, то ли Тюф, то ли и вовсе Ссеубех. Но голос точно был его, живущего в фолианте духа древнего некроманта. Он ругался на всех двенадцати языках Тверди, гонял умертвие и гоблина за ингредиентами и кристаллами-накопителями, но главное — Роне наконец-то мог закрыть глаза и уснуть.

Просто уснуть.

И плевать, что он весь в крови, что сердце не бьется и кроме боли в нем не осталось больше ничего. Он слишком устал. Он сделал все необходимое. Дайм жив, Шуалейда не вышла замуж за Люкреса… Все прочее уже не в его силах.

— А ну проснись, троллья отрыжка! Не смей подыхать! Идиот! Кретин! Дубина! Соберись и вставай. Дубина!

Роне не понял, откуда в его собственном доме взялся Мудрейший Учитель, дери его семь екаев, но тело послушалось само, выдрессированное полувеком ученичества, больше похожего на рабство.

Он открыл глаза и даже сумел сесть на проклятом лабораторном столе. Перед глазами плыли цветные пятна, в ушах гудело, все кости болели, шкура кровоточила и слезала клочьями.

— Я тебе помру, дубина, — голос Учителя сочился ядом, — я тебя подниму и убью еще раз, и снова подниму. Пока до тебя не дойдет, екаев ты понос…

Что не дойдет, Роне не расслышал. Зато отлично ощутил толчок учительского посоха в плечо — что значило приказ падать на колени, благодарить за урок и внимать последующей мудрости. И ни в коем случае не подыхать, потому что остаться в руках Учителя бессметным умертвием — куда хуже, чем попасть в Бездну.

— Хватит валяться, я сказал. Встал. Взял кристалл. Ну вот, можешь же, когда захочешь. Симулянт несчастный. Теперь нож, вскрывай ворону… Что ты творишь? Придурок! Дубина! Кровь в колбу, а не на пол! Загубишь ворону — будешь крысиной кровью… Стоять! Вот так, хороший… Тьфу ты, плохой! Дерьмовый ученик! Послал Хисс наказание, убил бы… Вот так, стой крепче. И глаза открой. Эйты, держи его и не смей лакать кровь, дохлятина.

Эйты? Неужели Учитель хочет сделать из него еще одного Эйты? Нет, ни за что, Роне не дастся, только не умертвием!..

Он сам не понял, откуда взялись силы, чтобы оттолкнуть немертвого слугу и не просто открыть глаза, но и увидеть…

Призрака.

Странного, слишком материального и обладающего собственной магией, но призрака. Совершенно не похожего на Паука, да и откуда Пауку взяться в Суарде, а похожего на… да нет же, не может быть. Галлюцинации это.

— Очнулся, слава Светлой, — зло проворчала галлюцинация и ткнула пальцем в колбу, полную вороньей крови, какой-то темномагической дряни и светлой силы. — Пей половину. Эйты, шприц. Набирай.

Ослушаться Роне не решился. Да и сил спорить не было.

Выпив ядреной смеси, на вкус похожей на серную кислоту пополам с зуржьим поносом, Роне ощутил резкий прилив сил. А с ним — и состояние собственного организма.

Дерьмовое, если выражаться мягко.

И удивился, как это он все еще жив? Не должен бы. По всем законам природы ему следовало сдохнуть… давно.

— Бастерхази, я не для того тебя растил почти век, чтобы ты сейчас придумал какую-то дысню и сдох, — прошипел призрак, уставившись на Роне разными глазами: левый был ярко-сиреневым, как у Шуалейды, а правый — черным, без белка и без дна. Колодцем в Ургаш.

В сочетании с резкими правильными чертами и аурой всех цветов радуги… Да нет. Бред и наваждение. Не может такого быть! Он же убит полтысячи лет назад, его пепел развеян по ветру, его именем пугают младенцев. Не мог же он все это время прятался в бабкином пособии по разведению химер?!

— Ману?.. Ты — Ману Одноглазый или я сошел с ума?

— Никаких или, — усмехнулся призрак и кивнул на шприц в руках Эйты. — Давай-ка сам, Ястреб. В вену.

Какое интересное сумасшествие, однако. И масштабное. Мерещится сам Ману Бодхисаттва, лечит Роне какой-то несусветной дрянью и называет Ястребом. Ласково так. Привычно.

Спорить Роне не стал, он не настолько сумасшедший, чтобы спорить с галлюцинациями. Вколол в сгиб левой руки. Даже на ногах устоял. Почти. То, что его поддержал Эйты — не считается. И то, что он выл, как упырь — тоже. Зато в голове прояснилось, эфирные потоки восстановились сами и восстановили целостность тела. Не так чтобы все зажило, но… жить можно. Какое-то время. Хотя бы пока он снова доберется до Дюбрайна. Ведь светлый шер не откажется его подлатать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Светлый шер-то не откажется, — отвечая на его мысли, пробормотал призрак, бледнея и истончаясь. — Но ты сначала доберись до него живым.

— Доберусь, — кивнул Роне, пытаясь понять: ему уже настолько хорошо, что бред заканчивается, или все настолько плохо, что самое время отправляться следом за Ману в Ургаш.

— Вообще-то тебя может исцелить и Шуалейда, — передумав истончаться и исчезать, совершенно не призрачным голосом сказал… дух. Называть это по имени Роне был морально не готов. — Уж если она оживила мертвую Саламандру, то с твоей проблемой как-нибудь справится.

М-да. Видимо все плохо. Раз уж призрак сравнивает его с мертвой шерой Лью.

И предлагает просить помощи у Шуалейды.

Да будь это хоть сам Ману во плоти…

Сам Ману. Злые боги. Без плоти, но… дух Ману. Полный дыссак!

А… а все равно. Просить помощи у пигалицы, которая отказалась от него, предала, из-за которой Дайм едва не погиб? Нет. Ни за что. Да и она не будет