Стряхнув с лица морось, Стриж только открыл рот, чтобы помянуть шисовы наваждения в сотый раз, как обнаружил, что тропа закончилась – прямо у порога Алью Хисс. Он оглянулся на пару стриженых олеандров посреди мощеной площади, передернул плечами: удивляться чудесам – в другой раз. Если жив будет.
Черная дверь гостеприимно приотворилась, бросая на ступени теплый свет фейских груш. Из храма послышалось тихое фальшивое пение на два голоса: служки мешали фривольные песенки с Полуночным каноном. Вдруг захотелось зайти в сухое нутро храма, найти Риллаха, попросить совета – наверняка же он знает…
«Знает, что делать с отступниками», – оборвал себя Стриж.
В спину дохнуло холодом, в шелесте дождя снова послышалось что-то…
– Хватит пугать! – выплюнул Стриж, резко разворачиваясь кругом.
Кошка с диким мявом порскнула из-под куста, служка в храме замолк на мгновенье и рассмеялся. А Стриж, в несчетный раз пожелав всем кошкам, служкам, фейским лесам и сумасшедшим магам провалиться к троллям в болото, направился в ближайший переулок. Он точно знал, что делать.
Пойти к Мастеру.
Пусть Мастер не хуже Риллаха знает, что делать с отступниками, но он велел Стрижу вернуться – и Стриж возвращается. Не исполнив контракта, не избавившись от заказчика и зная, что есть третья сторона, Мастер Ткач, Стриж идет к нему. Убить или быть убитым. На все воля Хисса, не так ли?
Какова она, эта воля, гадать бесполезно. Надо действовать. Как-нибудь. Все лучше, чем оставаться игрушкой в руках этих всех…
«Эти» вспомнились совсем некстати. Вкусом губ, теплом обвивающих его рук, шепотом «мой Тигренок». Захотелось то ли завыть, то ли плюнуть на все и вернуться, пока она не проснулась, и будь что будет. Опомниться Стрижу помог поток ледяной воды, низвергнувшийся с крыши прямо перед его носом.
Вздрогнув, Стриж огляделся. Хорош слуга Хисса, не понимает, где находится! Прав Мастер: влюбленный убийца – мертвый убийца.
До дома номер шесть по улице Серебряного Ландыша оставалось не больше ста шагов. Окно кабинета на втором этаже, завешенное зелеными шторами, светилось. Мастер не изменял привычке спать не больше пяти часов в сутки, а отдыхать за чтением =Хроник. Только бы Шороха не оказалось поблизости!
Представив брата, заставшего его над трупом отца, Стриж поежился и отогнал эту мысль прочь. Мысль-перевертыш – Мастера на трупом Стрижа, он прогнал к тем же шисам в болото. Что будет, то и будет. Лишь бы гильдия больше не трогала Шуалейду.
А Шороха их дела с Мастером не касаются. Шорох ни при чем.
«Ни при чем», – согласно шепнули ветви платана, приглашая его в Тень.
Проблеск надежды непонятно на что – ведь Хисс доволен, Хисс сам зовет его в Тень! – согрел и пропал, сменившись холодной сосредоточенностью. Игры кончились. Мастер – противник не менее опасный, чем Бастерхази. И, в отличие от придворного мага, Мастер знает своего ученика как облупленного.
– Вперед, – скомандовал себе Стриж…
Нет, уже не Стриж и не Тигренок. Тот мальчишка, что любил принцессу и был готов умереть за нее, остался где-то в Лесу Фей. В Тень ступил убийца, у которого вместо сердца – Канон Полуночи.
Заказ должен быть исполнен. Так или иначе. Если Хисс желает получить смерть, он получит смерть. И если Хисс оставил Стрижу выбор, то Стриж не станет проявлять неуважения и этим выбором воспользуется.
«…подобает слугам Моим не зевать и действовать самим, ибо наградой за слабость и лень будет гнев Мой», – как наяву прозвучал голос Риллаха Черного. Голос самого Брата.
Иногда Хисс выражается более чем ясно, и плох тот мастер теней, который не слушает своего бога.
В этот раз демонические крылья не подвели. Полет к окну не был красивым – призрачную тварь никто не видел. Зато сам Стриж прекрасно различал все заклинания и ловушки, позволяющие Мастеру в своем доме спать спокойно и не опасаться незваных гостей. Вот только Стриж не был незваным гостем.
– Свои, – шепнул он, просачиваясь сквозь окно.
Настороженные нити защиты, не дрогнув, пропустили его. Сыновья Мастеру не опасны.
Диего бие Морелле сидел в кресле у горящего камина, листая толстый манускрипт и попивая красное вино из хрустального бокала. Длинные волосы с проблесками седины стягивала на лбу выцветшая полоска ткани с рунами – знак Мастера Ткача. Он всегда носил ее дома, и никогда – при посторонних. Рядом с креслом на низком столике поблескивали темная бутыль и второй бокал, пустой. Странно и непривычно: Мастер никогда не пил вина при сыновьях.
– Сегодня можно, – сказал Мастер, не поднимая глаз от книги и словно бы продолжая доверительную беседу. – Садись, Себастьяно, выпей со мной.
От этой обыденности приемный отец казался еще опаснее, хотелось убить его немедля – и бежать отсюда. Правда, не очень понятно, куда.
– Успеешь, – хмыкнул Мастер. – Ты же не откажешь наставнику в разговоре напоследок? Да, насчет Ориса не волнуйся. Мастер наш Шорох не появится до утра, Устрица До об этом позаботится.
Наконец Мастер поднял голову от книги и взглянул на Стрижа… не совсем на Стрижа, чуть левее. Ошибся на пару ладоней, не больше.
Страх отступил. Наставник не видит его, не слышит мыслей. Просто изучил его слишком хорошо. Но он не может знать о…
– Знать не могу. – Мастер пожал плечами. – Ни о том, что ты влюбился в колдунью, ни о том, что удрал от придворного мага. Но догадываюсь.
– Вот только не надо мне говорить, что догадывались, как все повернется, – с трудом заставив измененное горло произносить слова, проскрипел Стриж.
Из Тени он не вышел: умирать все еще не хотелось.
– И не собираюсь. – Мастер снова пожал плечами и поднял бокал, разглядывая вино на просвет. – Ты садись, Себастьяно. Сегодня мы не будем драться.
– Да ну?
– Я иногда могу идти против воли Хисса, но не настолько же. Твое здоровье! – Мастер отпил из бокала. – Черное бастардо тринадцатого года, неплохо Орис разбирается в винах.
Кольнуло неправильностью происходящего. Наставник не может сдаться без боя и не может рассчитывать на пощаду после того, как продал его колдунье – значит, где-то тут подвох. Засада, яд? Нет, не то. Пахнет не так. Может, Орис? Но Мастер не соврал, брата не будет до утра. Что же?
– Не доверяешь старику, и правильно. Никому не доверяй, малыш. – Отложив книгу, Мастер налил вина в оба бокала, один поставил на дальний край столика, второй снова поднял, словно готовился сказать здравицу. Но вместо того вдруг попросил, тихо и серьезно: – Не