– Нельзя экстраполировать из микромира на макромир.

– Но и границу между ними тоже нельзя проводить. Это не две разные вещи, а лишь противоположные концы спектра.

– На моем конце которого – научные принципы, а на твоем – все, что тебе захочется. Так называемые пси-способности, – он произнес это слово с неприкрытым презрением, – сводят на нет понятия пространства и времени. Забудьте о теории относительности или законах термодинамики – вселенной правит «пси», которую мы не можем ни измерить, ни вычленить, ни рассчитать. То, чем ты занимаешься, не наука, а религиозный культ.

– Почему бы тебе не посмотреть, что я делаю, прежде чем спорить?

– Потому, что я знаю – ни одно из твоих заявлений я не смогу опровергнуть, и поэтому меня, как физика, они не интересуют. И никогда не заинтересуют. Главное, что отличает научную гипотезу, это то, что в свете новых открытий ее всегда можно развенчать. А завиральные идеи характерны тем, что их ни при каких обстоятельствах нельзя ни доказать, ни опровергнуть.

– А если бы ты увидел, как стол сам по себе вращается или даже поднимается в воздух, – своими глазами, при свете дня?

– Я бы поаплодировал мастерству фокусника.

– А между тем это происходило, и не однажды. Я намереваюсь повторить – обрати внимание на это слово – повторить такой эксперимент, и это отнюдь не фокус.

– Тогда я вынужден напомнить тебе, что думал о чудесах Дэвид Хьюм. Он говорил, что естественнее заподозрить обман и мошенничество, чем ни с того ни с сего отвергнуть то, чему научил меня предшествующий опыт.

Глядя, как двое мужчин в пылу спора расхаживают по комнате, Джоанна чувствовала себя зрителем в театре. Она хотела вставить в диктофон чистую кассету, но постеснялась делать это в открытую, не спросив разрешения у профессора записать беседу на пленку. Поэтому она просто нашарила в сумочке диктофон и включила его на запись, надеясь, что хотя бы часть их спора поместится. Фуллертон вдруг посмотрел в ее сторону, и она смутилась.

– А вы что об этом думаете, мисс Кросс? Как журналист?

– Как журналист, профессор, я не имею права судить. Моя задача – лишь передать аргументы обеих сторон.

Это прозвучало довольно напыщенно, и на самом деле было неправдой. Но Джоанне не хотелось подключаться к этому диспуту.

– Однако вы лично должны к чему-то склоняться, – настаивал Фуллертон. – От этого никуда не денешься.

– Знаете, мое мнение – «есть многое на свете...» У меня нет оснований что либо утверждать. Но вот, например, мой отец, которого никак нельзя назвать фантазером, утверждал, что в бытность свою пилотом видел летающую тарелку.

– Погодите, – перебил Сэм. – Не хочу никого обидеть, однако для протокола должен заметить, что НЛО, круги на полях и прочие вещи подобного рода не имеют отношения к парапсихологии.

Джоанна одарила его взглядом, который со всей возможной мягкостью говорил, что она не нуждается в руководстве.

– Юнг считал, что НЛО это тулпы, – сказала она. – Я подковалась в этом вопросе, после того, как ты мне о них рассказал. По его мнению, это овеществленные мысли, либо созданные в прошлом и сохранившиеся до сих пор, либо создаваемые коллективным бессознательным непосредственно перед тем, как их увидели.

Сэм поднял руку:

– Ты права. Беру свои слова обратно.

Роджер просиял.

– Как приятно, – сказал он, – что кто-то еще способен заставить тебя признать свои ошибки.

– Жаль, что некому заставить тебя, Роджер, – парировал Сэм. – Но я вижу, ты твердо решил не участвовать в нашем эксперименте, чтобы невзначай не поколебать своих убеждений.

– Решил не участвовать? – старик в напускном изумлении поднял брови. – Если ты вообразил, что я упущу возможность в течение нескольких недель сидеть рядом с этой юной леди и держать ее за руку, не говоря уж о том, чтобы посмотреть, как ты строишь из себя шута, значит, ты еще глупее, чем я думал.

Когда они вышли на улицу, дождь уже прекратился. Сэм улыбался до ушей, и с каждым шагом настроение его все улучшалось.