– В общем, можно сказать и так, хотя я не люблю слова «медиум». Оно слишком неопределенно и выражает предвзятое отношение к тем явлениям, которые мы исследуем. В нашу группу входят психологи, инженеры, физики и статистики. Нас семь человек, хотя мы сотрудничаем и с другими отделениями университета, а также привлекаем для участия в нашей работе посторонних.
– Каким образом это все касается моей жены? Насколько мне известно, она никогда не сталкивалась с такими вещами и не питала к ним интереса.
Тут Сэму требовалось быть весьма осторожным. Он до сих пор не знал, с кем – или с чем – ему приходится иметь дело. Человек, сидящий напротив, казался вполне нормальным, культурным и здравомыслящим – но Сэм уже ни в чем не мог быть уверен.
– Некая женщина, которая носит имя вашей жены, или, лучше сказать – использует ее девичью фамилию, Джоанна Кросс – принимала участие в проекте, который я возглавляю.
Казабон посмотрел на Сэма с недоверием, граничащим с враждебностью.
– Этого не может быть. Я бы обязательно об этом знал. Вы, вероятно, ошиблись.
– Возможно. Но тогда я должен в этом удостовериться.
Казабон обеспокоенно поднялся, подошел к камину, зачем-то заглянул в него и снова обернулся к Сэму.
– Вы хотите сказать, что какая-то женщина выдает себя за мою жену? Я вас правильно понял?
– Я не хочу вас тревожить. Уверен, этому есть какое-то объяснение.
– Простите, но я считаю, что для тревоги есть все основания. – Тон Казабона стал жестче. – Мне кажется, этим должна заняться полиция.
– Нет, полиция тут ни при чем, – возразил Сэм скорее устало, нежели настойчиво, как будто считал обращение в полицию пустой тратой времени. – Кстати сказать, она уже в это вовлечена – косвенным образом.
– Как? – воскликнул Казабон.
– Два человека сегодня погибли, – ответил Сэм и, увидев тревогу в глазах Казабона, поспешно добавил: – Ваша жена – или женщина, которая называет себя вашей женой, – не имеет к этому непосредственного отношения. Она даже не присутствовала при этом.
– Тогда зачем же вы здесь?
Таун заколебался. Как бы все объяснить так, чтобы это не прозвучало бредом сумасшедшего? Страх за нее, как и опасение, которое внушал ему Казабон, не давали Сэму собраться с мыслями.
– Простите, – сказал он наконец. – В отсутствие вашей жены очень нелегко говорить об этом.
Казабон нахмурился:
– Послушайте, доктор Таун, моя жена – неглупая женщина, у нее широкие взгляды, но я не могу позволить вам расстраивать ее дикой историей о том, что какая-то посторонняя особа выдает себя за нее – особенно сейчас...
Он умолк, словно решил в последнюю секунду не уточнять, в чем специфика именно текущего момента. Но, разумеется, можно было догадаться, что сейчас ей необходимо особенно деликатное обращение: может, она нездорова, удручена какими-то тяжкими заботами или в конце концов просто беременна. Как бы там ни было, Казабон дал ясно понять, что готов оберегать ее от любых неприятностей и треволнений.
– Я понимаю, что все это звучит дико... – запинаясь, проговорил Сэм.
– В самом деле? Я даже не знаю, кто вы такой, только с ваших слов.
– Вы можете позвонить в университет.
Казабон промолчал, но Сэм почувствовал, что он позвонит – если не сейчас, то позже. Хорошо бы он это сделал.
– Послушайте, – сказал Сэм, стараясь говорить тоном человека практичного, – надеюсь, нам удастся во всем разобраться, не причиняя беспокойства вашей жене. Может быть, вы покажете мне ее фотографию?
– Разумеется, только я не уверен, что это вам что-то даст, – разве что лишний раз убедитесь, что женщина, о которой вы говорили, определенно не моя жена.
– Для начала и это было бы неплохо.
Казабон направился к резному китайскому шкафчику, но не успел его открыть: в холле послышались шаги.
Когда она вошла, Сэм встал – но скорее от излишней нервозности, нежели из учтивости. Казабон подошел к ней и нежно поцеловал в щечку; он явно испытал громадное облегчение, увидев жену.
– Милая, – сказал он, – это – доктор Сэм Таун из Манхэттенского университета. Он поведал мне крайне необычную историю.
Он умолк на полуслове, потому что в это мгновение Сэм громко ахнул. Казабон и женщина, которая только что вошла, обернулись и увидели, что их гость застыл с разинутым ртом. Он не мигая смотрел на женщину, и, казалось, его вот-вот хватит удар.
Сэм Таун был к этому не готов.
Произошло нечто невероятное.
Годом раньше
Глава 1
Элеоноре – Элли – Рэй не было еще шестидесяти, хотя на вид ей можно было дать лет на десять больше. Впрочем, она усиленно культивировала это впечатление: внешность престарелой бабушки только способствовала процветанию ее бизнеса.
Глядя на нее сейчас, коренастую и некрасивую, ростом всего пять футов, трудно было представить себе ту Элли, какой она была когда-то – в сетчатых чулках, в расшитом перьями и блестками платье, которое было на ней во время комического представления «Ванда и Рэй». Этот номер худо-бедно кормил ее на протяжении двадцати долгих лет кочевой жизни. Она была Вандой, а Рэем – Мюррей Рэй, ее муж. Когда они познакомились, Элли была танцовщицей, хотя из-за невысокого роста вечно терялась среди других, а для сольного выступления ей не хватало таланта. Она освоила несколько новых номеров на пару с другой девушкой, которая была выше шести футов. Они выступали в Кэтскиелсе, но сборы быстро упали с мизерных до нулевых, и Элли уже собиралась окончательно бросить это занятие, но тут появился Мюррей.
Он был всего на год или два ее старше, но уже преуспел, хотя и не стал звездой. Возможно, это вообще было ему не суждено. Мюррей был забавным коротышкой, чуть выше самой Элли, но не лишен обаяния. Несколько раз в сезон они выступали в одной программе, и за сценой он показывал ей фокусы в надежде завлечь ее в постель. Элли отлично понимала, чего он добивается, и долго не стала раздумывать. В те дни с этим было просто. Секс был неплохим способом отдохнуть после выступления или скоротать время в перерывах между выходами.
Но фокусы были ей в новинку и поразительно ее увлекли. Элли начала репетировать несколько трюков, которые ей показал Мюррей. Он говорил, что у нее есть способности. Все, что для этого нужно, – только прилежание, а прилежание у Элли было. Для нее это была единственная надежда избежать карьеры официантки в каком-нибудь захудалом баре – а большего ей не светило, если бы она бросила свое ремесло.
Они поженились через три месяца после знакомства, но, прежде чем она вышла на сцену с Мюрреем, прошел еще год. Понадобилось время на подготовку нового представления, и слова Мюррея насчет прилежания оказались чистой правдой. Они показывали простенькие фокусы, ерунду, которая у мастера ничего, кроме отвращения, не вызывала бы. Фокусы посерьезнее были на