Когда старик остановился в паре метров, Декер окинул его взглядом. Сам он был ростом под два метра, а стрелка весов под ним плясала у отметки «130». При поддержке Джеймисон и ее подстегивании насчет спорта и здорового питания он за последние два года сбросил больше сорока кило. Большей «худобы» вряд ли уже достичь.
У старика рост был примерно метр восемьдесят, а веса не набиралось и семидесяти; шестьдесят пять от силы. В ширину – как распиленная вдоль доска. Кожа вблизи казалась хрупкой, как старый пергамент, того и гляди разлезется.
Звучно вобрав горлом слизь и слюну, старикан повернул голову и святотатственно харкнул на кладбищенскую землю.
– Прям-таки не узнаешь? У тебя ж вроде глаз-алмаз, а память как у фотоаппарата?
– Кто тебе это сказал? – насторожился Декер.
– Твоя старая напарница.
– Мэри Ланкастер?
Старикан кивнул:
– Она мне выдала и то, что тебя можно застать здесь.
– Что ее на это подвигло?
– Я Мерил Хокинс, – произнес старикан тоном, будто объясняющим здесь его присутствие.
У Декера приотвисла челюсть. Хокинс на это осклабился, хотя улыбка не коснулась его глаз. Выцветшие и неподвижные, они едва теплились огоньком жизни.
– Ну что, вспомнил теперь?
– Как ты очутился на свободе? У тебя же пожизненный, без УДО.
Между ними властно встала подоспевшая Джеймисон.
– А это Алекс Джеймисон, твоя новая напарница, – кивком указал на нее Хокинс. – О ней Ланкастер тоже мне рассказывала.
Он опять перевел взгляд на Декера:
– Отвечая на твой вопрос. В тюряге я больше не сижу, потому что у меня рак в последней стадии. Самый дрянной, поджелудочной. Люди живут от силы пять лет, но мне и это не светит. Всякая там химия, облучение и прочее дерьмо, которые мне к тому же не по карману. – Он дотронулся до своего лица. – Еще и желтуха. Так что, видишь, поздняк метаться. Ну и метастазы, само собой. Громкое словцо, а означает, что рак сжирает меня со всех концов. Теперь вот и мозг тоже. Последний, стало быть, иннинг[7]. Я уже не жилец, однозначно. Неделя от силы, и загнусь к чертям собачьим.
– И что, это причина для выхода на свободу? – усмехнулась Джеймисон.
Хокинс пожал плечами:
– Это именуется «освобождением из соображений гуманности». Обычно заявление на него подает заключенный, но ко мне в камеру они пришли сами, с бумагами. Я заполнил, они позвали врачей, чтобы одобрили, и вот вам пожалуйста. Государство, стало быть, не пожелало оплачивать счета за мое лечение. Я сидел в одной из тех частных тюрем. Они выставляют счет штату, а кто будет возмещать? Все дорожает, растет в цене. Наносит урон их бюджету. Меня теперь считают безобидным. За решетку я угодил, когда мне было пятьдесят восемь. А сейчас мне семьдесят. Хотя выгляжу на все сто. Накачан препаратами для того лишь, чтобы волочить ноги и разговаривать. Как уйду отсюда, меня несколько часов будет выворачивать наизнанку, а потом наглотаюсь таблеток, чтоб хоть ненадолго заснуть.
Джеймисон рассудила:
– Если вы принимаете обезболивающее по рецепту, значит, какая-то помощь вам все же оказывается.
– Я разве сказал, что они по рецепту? Все вовсе не так, как кажется. Хотя мне именно это по душе. Только б снова не загреметь в тюрьму за то, что покупаю наркоту с улицы. Слишком большая, понимаешь ли, цена. – Улыбка съежила его желтушное лицо. – Знал бы я это раньше, то давно бы закосил.
– Вы хотите сказать, что вам вообще нет никакой помощи на свободе? – недоверчиво спросила Джеймисон.
– Говорят, в какой-нибудь хоспис меня б еще, может, и взяли, но как туда попасть? Да и не хочу я туда. Я хочу быть здесь. – Хокинс взглядом кольнул Декера.
– Чего ты от меня хочешь? – спросил тот.
– Ты упек меня за решетку, – обличительно ткнул в него пальцем Хокинс. – Но ты ошибся. Я невиновен.
– Так все говорят, – едко заметила Джеймисон.
Хокинс пожал плечами:
– Все меня не заботят. Только я сам. – Он поглядел на Декера. – Ланкастер тоже считает меня невиновным.
– Не верю, – сказал Декер.
– А ты ее спроси. Она потому и сказала мне, где тебя искать.
Он приумолк и поглядел на гаснущее небо.
– У тебя еще есть шанс все исправить. Может, ты сможешь это сделать, покуда я еще жив и брыкаюсь. А если нет, то и ладно. Главное, чтобы ты к этому пришел. Таково будет мое наследство, – добавил он со слабой усмешкой.
– Он теперь в ФБР, – вклинилась Джеймисон. – Берлингтон и ваше дело в его епархию больше не входят.
Хокинс растерянно развел руками.
– Я слышал, ты ратуешь за правду, Декер. Неужели я ослышался? Если так, то жаль: такой долгий путь проделан впустую.
Не услышав ответа, Хокинс вынул клочок бумаги.
– Я буду в городе еще два дня. Вот адрес. Может, свидимся, может, нет. От тебя зависит. Но если не придешь, то на тебе повиснет здоровенный хер с того света.
Декер взял бумажку, по-прежнему не говоря ни слова.
Хокинс взглянул на два одинаковых надгробия.
– Ланкастер рассказывала мне о твоей семье. Рад, что ты нашел их убийцу. Но полагаю, что ты так и живешь с ощущением вины, хотя на тебе ее нет. Мне это, черт возьми, понятно, как никому другому.
Хокинс повернулся и, удаляясь, медленно побрел между могилами, пока темнота не поглотила его целиком.
Джеймисон резко повернулась к Декеру:
– Ладно. Пускай я ничего об этой истории не знаю, но все равно бред сивой кобылы. Он просто дразнит тебя, бередя чувство вины. Не могу поверить, чтобы этот тип просто так явился сюда и подлез, улучив момент, когда ты пытался… увидеться со своей семьей.
Декер опустил взгляд на листок бумаги. По лицу было ясно, что душу ему бередит некое сомнение.
Джеймисон наблюдала с безропотным видом.
– Ты, наверное, думаешь с ним увидеться?
– Нет. Пока не повидаюсь еще кое с кем.
Глава 2
Декер одиноко стоял на крыльце. Джеймисон он попросил с ним не ехать. Этот визит лучше было совершить в одиночку по ряду причин.
На этом полувековом двухуровневом ранчо ему помнился каждый дюйм. Не только из-за фотографической памяти, но и потому, что этот дом был почти точной копией того, в котором он сам когда-то жил со своей семьей.
Мэри Ланкастер, ее муж Эрл и дочь Сэнди жили здесь с той поры, как Ланкастер начала службу в полиции Берлингтона, в той же должности, что и Декер. Эрл был подрядчиком, но работал с перерывами из-за того, что Сэнди была ребенком с особенностями, а значит, требовала много родительского времени и внимания. Так что Мэри долгое время была в семье главной добытчицей.
Декер подошел к двери. Еще немного постояв, собирался постучать, но та открылась сама.
На пороге стояла Мэри в линялых джинсах, алой толстовке и темно-синих кроссовках. Когда-то волосы у нее были светло-русыми. Теперь пегие седины неопрятно