и ее матери с умным видом о жизни в Африке, о том, как стелить кровать и как завтракать, какая это была превосходная мысль, но просто потребовала чертовски много работы, – люди вроде Морли имеют развитую способность доходить до самого края вещей, они просто реют там, как орлы. Но если вы укажете им на это, если вы скажете: «Я знаю, что вы делаете, и мне это не нравится», они пожмут плечами с недоумением; они станут утверждать, что у них не было ни малейшего намерения совершить то, о чем вы говорите. Они даже обернут это против вас же. Спросят, почему вы так агрессивны, с такой легкостью спускаете курок.

Он дошел до кульминации, было заметно, что он уже рассказывал эту историю раньше, она имела привкус отработанности успешного анекдота для вечеринки, гарантированного повтора, когда я медленно поднялся на ноги, перегнулся через стол и сильно его ударил, словно лопнул воздушный шар, по обоим ушам одновременно, и, когда его руки поднялись для защиты, я сложил свои вместе и взмахнул ими, ухватив его за шею. Он свалился со стула. Одну секунду мне казалось, что я его убил. Две грузные женщины застыли, не прожевав куска; то же самое сделала пара за соседним столом. Даже официант застыл в нерешительности у столиков.

То, что случилось после этого, в следующие несколько минут, было чем-то вроде дыма от сгоревшей электропроводки, хотя я и не мог бы сказать почему. Может быть, это были следы морфина, все еще остающиеся в моей нервной системе. Я попробовал принять предыдущей ночью полтаблетки, чтобы уменьшить последующую депрессию, но это с очевидностью не возымело никакого эффекта. Я не должен был столько пить, я выпил, наверное, три мартини, но никто не сочувствовал мне, когда я покидал ресторан, кроме разве молодого человека в бейсболке с ухмыляющейся рожей. Он сидел у двери, когда меня выталкивали наружу, и я подумал о том, что он – мой союзник, единственный человек здесь, который на моей стороне.

Мне понадобилась помощь, чтобы взобраться по ступенькам к квартире Джессики; помню, как ввалился физиономией вперед в комнату для гостей. Смеясь, словно все произошедшее было шуткой, имеющей оправдание; уколом, который наконец-то достиг противника. Я слышал, как закрылась дверь, Джессике не сказали «спокойной ночи», а потом обрушилась тишина, словно она стояла и ждала за дверью.

Я почти сразу же вернулся в карибский город, на этот раз я шел по улице, где мягкий свет фонарей лежал на асфальте, словно упавшие цветы. Я шел, пока не дошел до верхнего коттеджа. Я послушал у двери и услышал, как моя мама говорит, не получая ответа, должно быть, она говорила по телефону, и фоном для ее голоса был слабый звук телевизора. Я вошел.

Спросил:

– Саймон здесь?

– Секундочку, – сказала она в телефон и положила трубку. – Он здесь, смотрит телевизор.

Должно быть, я засомневался или нахмурился, потому что она сказала:

– Что?

Я сказал:

– Надеюсь, он не смотрит телевизор слишком много.

– Ты тоже смотрел телевизор, дорогой, и погляди, что из тебя вышло.

– Я хочу сказать, он не должен просто смотреть телевизор, больше ничего не делая.

– Ты должен сейчас пойти и повидаться с ним. Он будет удивлен, – сказала она.

– Но он знал, что я вернусь?

– О да. Только не знал когда.

Я постучал, легонько и неуверенно, и вошел. Саймон сидел на полу со своими воинами и солдатиками, маленькими пластмассовыми человечками, ростом с палец.

– Привет, – шепотом сказал я, как будто было уже совсем поздно и мы пришли домой с вечеринки. Я поцеловал его в макушку. Не хотел дышать на него алкоголем.

– Папа, – сказал он.

– Послушай, я хочу кое о чем с тобой поговорить. Могу я выключить телевизор? – Я уселся на пол рядом с ним и обнял его хрупкие плечи. – Что ты об этом думаешь? – сказал я. – Если мы с тобой поменяемся местами?

– Как это? – сказал он.

– Посмотри на меня, – сказал я. Затем, когда он так и сделал, когда он затих, я сказал: – Господи, у тебя такие красивые глаза, что я едва могу это выдержать. Но слушай. Что, если я останусь здесь, а ты отправишься туда, откуда я пришел?

Дверь открылась.

– Саймон, ты будешь эти сандвичи?

– Да, пожалуйста, бабушка.

– Но не думаю, что у нас есть кока-кола, – сказала она.

– Ты даешь ему кока-колу? – спросил я.

– Я давала кока-колу и тебе.

– Но ведь он из-за нее плохо спит ночью.

Саймон положил свою маленькую руку мне на запястье:

– Все в порядке, папа. Я пью ее каждый день.

– В самом деле?

– Да, в самом деле.

Мама вышла. Он смотрел, как закрылась дверь, не отрываясь, словно во сне. Он бодрствовал, но он спал.

Я сказал:

– Саймон.

– Да?

– Как тебе моя идея?

– Я не могу этого сделать, папа.

– Почему нет?

– Потому что я теперь живу здесь.

– С бабушкой?

– Со многими людьми, – весело сказал он.

– Саймон, – сказал я. – Мне так жаль. Так ужасно жаль.

– Мама скучает по мне?

– Она скучает по тебе каждую секунду своей жизни.

– Но она не грустит?

– Она немного грустит. Именно поэтому тебе следует отправиться домой.

– Но где я проснусь?

Дверь отворилась снова; вошла мама с тарелкой маленьких сандвичей, разрезанных на четвертинки.

– Но это сандвичи с помидорами, – сказал я. – Он не любит сандвичи с помидорами.

Саймон взял тарелку.

– Я должна на секунду выйти. Ты побудешь здесь? – сказала мама.

– Конечно.

Она сомневалась.

– Ты уверен?

– Я никуда не уйду.

– Тогда я вернусь через минутку. Будь хорошим мальчиком, малыш Саймон.

– Пока, бабушка.

– Я недолго.

Мы услышали, как хлопнула входная дверь, потом звук ключа в замке.

Я сказал:

– Саймон, как ты думаешь, ты сможешь сейчас пойти спать?

– Сейчас?

– Если ты уснешь и я усну, прямо здесь, в одно и то же время, может быть, мы проснемся вместе.

– Но мне не хочется спать.

– Может, ты попробуешь? У меня не так много времени.

– Где мы проснемся?

– Может быть, где-нибудь в другом месте. Ты попробуешь?

Я вытащил из шкафа одеяло и две подушки (они пахли свежей сосной) и расстелил одеяло на полу между нами.

– Теперь клади голову, – сказал я. – Клади голову на подушку и закрой глаза.

Я прижал его к себе покрепче, его узкую спину к моей груди, я чувствовал его острые ребра, вдыхал запах его волос, его сливочной кожи.

Я сказал:

– Скажи мне что-нибудь. Что-нибудь о том, как прошел день, прежде чем я усну.

Он сказал:

– Не могу ничего придумать.

– Постарайся.

– Я сегодня сделал личного монстра.

– Да?

– Из салфеток клинекс и банок, и еще немного веревки, и маркером нарисовал лицо.

– Куда ты с ним пойдешь?

– Не знаю.

– Нет?

– Может быть, на шоу марионеток в пятницу.

Через мгновение я сказал:

– Саймон, я ведь не совсем здесь, верно?

– Я рад, когда ты здесь.

– Правда?

– Я лучше засыпаю, – сказал он.

Не знаю, когда я проснулся. В комнате было темно.

– Саймон, – прошептал я. Мои руки сомкнулись в пустоте. Его не было рядом, но там, где он лежал, осталось тепло. Я подумал, должно быть, он пошел в