– Как ее зовут?

– Клэр Инглиш, – сказал я.

– Твоему отцу тоже нравились невысокие женщины. Иногда я думала, что ему следовало жениться на кукле.

– Она здесь?

– Она вызвала некоторую суматоху, когда сошла с автобуса. Всё мужчины. Но у меня нет ни малейшего представления, где она остановилась.

– Но ты уверена, что она здесь?

– Да, хотя я с ней еще не встречалась, если ты это имеешь в виду. – Она обмахнулась рукой, словно веером. Помахала низенькому человеку на другой стороне улицы. – Только не говори мне, что ты забыл, кто это, – сказала она.

– Кто?

– Это – Джерри Маллоу.

– Он отлично выглядит.

– Здесь можно делать все, что угодно, Роман. Вопрос только в том, чтобы вовремя перестать задавать вопросы. – Она снова заглянула в тень бара. – Давай зайдем на минутку, Роман. Что-то у меня слабость. И так приятно посидеть, пока не началась музыка. После этого, господи боже, ты едва можешь услышать собственные мысли.

– Кто-нибудь еще был в автобусе?

– Что? – Она была уже на пути в бар.

– Еще кто-нибудь был в автобусе вместе с Клэр Инглиш?

– Они не приезжают на автобусе, милый. Эти дни давно прошли.

– Но подожди, мама, подожди еще немножко.

– Нет, дорогой, я просто не смогу больше вынести ни секунды этой жары.

Я проснулся на кушетке; было четыре часа утра. Я чувствовал запах сигарет наверху. Слышались шаги, словно М. потеряла что-то и не могла найти. Я снова уснул со страстным желанием вернуться в мой сон. И я вернулся. Это было словно продолжилось кино, после того как поменяли катушку.

Теперь в карибском городке была ночь; из баров лилась музыка. Я увидел маму, идущую по узкой, мощенной булыжником улочке в компании людей, которых я знал с детства, – доктор Фрум, наш дантист, Глория Стайлз, Джонни Бест, краснощекий мальчишка, который жил через улицу от нас и совершил самоубийство.

– Роман, – сказал доктор Фрум, – ты все еще носишь фиксатор? Не имеет значения, что твои родители платят такие деньги, чтобы выпрямить твои зубы, если ты не будешь носить фиксатор.

– Он у меня в тумбочке, – ответил я. – Я надеваю его каждую ночь.

– Ему нет нужды больше носить фиксатор, – сказала Глория Стайлз.

– Пока он его не сломал, не имеет значения, где он его держит, – сказал дантист.

Все от души над этим посмеялись.

Мы отошли на тротуар, группа, которая возвращалась с вечеринки, погудела клаксоном и помахала нам шляпами.

– Автобус, набитый студентами инженерного факультета, – мягко сказал дантист.

– Как грустно, – отозвался я.

– Они успокоятся, – сказала Глория. – Все так себя ведут первые неделю или две.

Улица мягко поднялась на сотню ярдов, мимо величественных обветшалых зданий, то тут, то там были припаркованы блестящие машины.

– Они должны чистить их и полировать каждый день, – сказала мама.

– Хорошая чистка занимает две минуты, – сказал доктор Фрум. – Они не относятся к своим зубам серьезно, пока не начинают их терять. Тогда они приходят ко мне.

Улица влилась в заполненную народом шумную площадь; люди сгрудились в кучу, плечом к плечу, двигались только их головы. Симпатичный черноволосый молодой человек в военном жакете кивнул мне. Я подумал: откуда бы я мог его знать? В другом конце площади в ночное небо вздымался большой собор. Можно было слышать живую музыку, щипки электрогитары, человек в сомбреро пел в микрофон.

Я спросил:

– Это португальский?

Мама на секунду прислушалась.

– Я очень хорошо знаю романские языки, кроме португальского. Не могу даже сказать, где заканчивается одно слово и начинается другое.

– У нас один раз была португалка, – сказала Глория Стайлз. – Но она не брила под мышками. Я сказала ей, что у нас в Канаде так не принято.

– Когда ты их теряешь, ты их теряешь, – сказал доктор Фрум, умоляюще удерживая меня за рукав двумя пальцами.

Потом я увидел Клэр Инглиш. Детские черты лица, короткие волосы, завитки у ушей, в точности так, как она обычно носила. Она разговаривала с группой стильных женщин лет тридцати. На секунду я подумал о том, чтобы ее не заметить, о том, чтобы не предоставлять себя в ее распоряжение с такой легкостью. Ей всегда это во мне не нравилось. Но сейчас для этого точно не время. Она заметила меня и тряхнула волосами – что-то вроде грустного приветствия.

– Мне так хочется перед тобой извиниться, – сказала она.

– Это было давным-давно, – ответил я.

– Я обычно смотрела тебя по телевизору и думала: он когда-нибудь думает обо мне?

– Я думаю о тебе все время.

– Но ты обо всем все время думаешь. Это часть твоего очарования. – Она дотронулась до моего локтя. – Но ведь это не то, о чем ты действительно хотел поговорить, правда? Ты просто проявляешь вежливость.

Я сказал:

– Я ищу кое-кого. – Мой голос задрожал. – Думаю, что покончу с собой, если он здесь.

Она что-то прошептала на ухо подруге, которая окинула меня встревоженным взглядом. Они еще мгновение говорили друг с другом, а потом Клэр совершенно другим тоном сказала:

– Тебе лучше пойти со мной.

Мы вышли из тоннеля и оказались по другую сторону канала. Город мерцал огнями у нас за спиной.

– Нам повезло, что мы поймали такси, – сказала Клэр. – На этой неделе в городе фиеста.

Я ничего не ответил.

Машина двинулась в глубь острова; запах моря стал слабее. Дома были ярко освещены изнутри, они удалялись все дальше и дальше, пока джунгли не подступили по обе стороны дороги, луна – круглая и немигающая – висела прямо над верхушками деревьев. Камни хрустели и отлетали из-под колес такси; кошка исчезла в листве. Водитель заглушил мотор, фары погасли, мы остановились. Выше по дороге, наполовину скрытый в джунглях, стоял желтый, обшитый досками коттедж. Неожиданно я услышал из джунглей ночные звуки: сверчков, лягушек, влажные звуки. Мы сидели молча. На ступеньках желтого коттеджа появился чернокожий ребенок, постоял на крыльце и вернулся внутрь.

Я сказал:

– Это здесь?

– Это здесь, – ответила она.

Я вышел из машины.

– Хочешь, чтобы мы тебя подождали?

Я ничего не ответил. Я оставил дверцу открытой (не хотел хлопать, чтобы не встревожить людей в доме) и мягко побежал по дороге, пока не оказался в круге света перед домом. Мягкий оранжевый свет струился из-за оконных занавесок. Я поднялся на крыльцо. Стеклянная «музыка ветра» звякнула над головой. Она прозвучала так, словно разбилось стекло. Я положил руку на ручку двери. Я слушал. Внутри работал телевизор. Футбол в прямом эфире; можно было расслышать, как ширится звук на заднем плане.

Я повернул ручку и вошел.

Маленький мальчик с сонными глазами обернулся от телевизора, стоявшего прямо передо мной. Я в несколько шагов преодолел комнату, схватил его на руки. Я разрыдался, я мог слышать его запах, чувствовать его. Я сказал:

– Просто побудь так. Просто одну секунду.

Я сжал его. Я думал, досчитаю до десяти, и, если к тому времени он не исчезнет, значит, это реально. Он реален, и я здесь.

Я сказал:

– Саймон, я не могу быть вдали