Это последнее место преступления, которое она увидит в Копенгагене. И конечно, дело придется иметь с убийством. К тому же — женщины.
— В здании никого. Мы проверяем квартиры в доме напротив.
— Сколько ей лет? — спросила Лунд.
Коп, которого она едва знала, пожал плечами и утер ладонью дождевые капли с лица.
— Почему вы спрашиваете?
Из-за кошмара, хотелось ей сказать. Кошмара, который разбудил ее сегодня в половине седьмого утра, заставил с криком подскочить на пустой кровати. Когда она встала, Бенгт, милый, чуткий, спокойный Бенгт неслышно ходил по дому, заканчивая укладывать вещи. Марк, ее сын, крепко спал в своей комнате перед телевизором, даже не шевельнулся, когда она, очень осторожно, заглянула в дверь. Этим вечером они втроем должны улететь в Стокгольм. Новая жизнь в другой стране. Назад пути нет. Мосты сожжены.
Сара Лунд была серьезной женщиной тридцати восьми лет. Она без устали всматривалась в мир вокруг себя, забывая о себе самой. Начинался ее последний рабочий день в копенгагенской полиции. У женщин вроде нее не бывает ночных кошмаров и призрачных видений в темноте, ей не может померещиться испуганное девичье лицо, отчего-то очень похожее на ее собственное много лет назад.
Это все фантазии для других, не для нее.
— Можно не отвечать, — сказал коп, хмыкнув, поднял ленту и провел Сару к раздвижной металлической двери. — Вот что я вам скажу: такого я еще не видел.
Он протянул ей пару синих резиновых перчаток, подождал, пока она их натянет, потом уперся плечом в ржавый металл. Взвизгнув, словно ошпаренный кот, дверь подалась в сторону.
— Я сейчас догоню вас, — сказал коп.
Не дожидаясь его, она сразу пошла вперед, и, как всегда это делала, внимательно огляделась. Огромные яркие глаза смотрели по сторонам, ничего не упуская.
Как только она оказалась внутри, полицейский по какой-то причине задвинул дверь обратно, причем так быстро, что кот взвизгнул октавой выше, чем в первый раз. Стало тихо: серое дождливое утро исчезло за тяжелым металлом.
Сразу за коридором было помещение, похожее на холодильную камеру при мясокомбинате, из балок через равные промежутки свисали крючья. В потолке горела одна лампочка.
Влажно поблескивал бетонный пол. В дальнем углу угадывалось какое-то движение, словно раскачивался огромный маятник.
Щелкнул невидимый выключатель, и в помещении стало темно, как в спальне этим утром, когда ее разбудил неожиданный дикий сон.
— Свет! — крикнула Лунд.
Ее голос эхом прокатился по черному пустому брюху здания.
— Включите свет, пожалуйста!
Ни звука. Она была опытным полицейским, никогда не забывала ничего из того, что ей полагалось иметь при себе, — кроме оружия. О нем она всегда вспоминала уже потом.
Но фонарик у нее был, лежал в правом кармане. Она вынула его и взяла так, как обычно держат фонарь полицейские: правая рука поднята к груди и согнута в запястье, луч направлен вперед, проникает в каждый уголок, ничего не упуская.
Луч и Лунд вышли на охоту. Одеяла, старая одежда, две смятые банки из-под кока-колы, пустая упаковка от презервативов…
Через три шага она остановилась. Справа, там, где стена смыкалась с полом, виднелось алое пятно какой-то липкой жидкости, и от него две параллельные полосы на потрескавшемся бетоне — так размазывается кровь, когда тело тащат волоком.
Лунд сунула руку в карман, достала пакетик никотиновой жвачки, бросила одну пастилку в рот.
Не только Копенгаген оставался в прошлом. Табак тоже был в черном списке.
Она нагнулась и обмакнула затянутый синим латексом палец в липкую лужу, поднесла к носу, понюхала.
Еще через три шага она увидела топор. Рукоятка чистая и блестящая, словно только вчера из магазина. Лунд опустила два пальца в красную жидкость, растекшуюся вокруг лезвия, внимательно изучила, понюхала, подумала.
Никогда ей не полюбить вкус «Никотинеля». Лунд двинулась дальше.
Стало различимо то, что темнело в дальнем углу. Оно качалось из стороны в сторону. Брезентовое полотно было так густо заляпано чем-то красным, что напоминало тушу животного на скотобойне.
Сквозь ткань четко проступали контуры человеческого тела.
Лунд опустила фонарь к поясу, лучом вверх, оглядела ткань в поисках того, за что можно схватиться.
Брезент упал разом, одним быстрым движением, и то, что было скрыто под ним, медленно качнулось в узкой полоске света. Фонарик выхватил застывшее мужское лицо с разинутым ртом. Черные волосы, розовая плоть, чудовищных размеров эрегированный пластиковый пенис. А на голове ярко-синий шлем викингов с серебряными рогами и золотистыми косами.
Лунд покачала головой и улыбнулась — чтобы сделать им приятное.
К груди надувной куклы из секс-шопа была приколота записка: «Спасибо, босс, за семь отличных лет. Парни».
Смех из тени.
Парни.
Хороший розыгрыш. Хотя кровь могли бы найти настоящую.
Здание управления столичной полиции являло собой серый лабиринт на отвоеванной у моря суше, недалеко от береговой линии. Унылые прямоугольные фасады управления скрывали круглый внутренний двор, по краю которого под тенистой аркадой стояли классические колонны. Внутри здания спиральные лестничные пролеты выходили в выложенные жилковатым черным мрамором коридоры, которые, изгибаясь, бежали по окружности, словно закальцинированные вены. Три месяца училась она ориентироваться в этом мрачном, запутанном комплексе. И даже сейчас ей порой приходилось серьезно задумываться, чтобы понять, где она находится.
Отдел убийств располагался на третьем этаже по северо-восточному фасаду. Лунд со шлемом викинга на голове сидела рядом с Букардом за общим завтраком и выслушивала шутки, открывала подарки, улыбалась, сама почти ничего не говорила, скрытая картонными рогами и золотыми косами.
Потом она поблагодарила всех и ушла к себе, собирать вещи. На суету времени нет. Сара улыбнулась при виде фотографии Марка, которая стояла в рамке на столе. Фото сделано около трех лет назад, когда ему было девять, задолго до того, как он пришел домой с нелепой сережкой в ухе. И незадолго до развода. А потом появился Бенгт и соблазнил ее Швецией и жизнью на другом берегу серого холодного пролива Эресунн.
Юный Марк, неулыбчивый и тогда, и сейчас. Швеция это изменит. Швеция все изменит.
Лунд смела со стола в хлипкую картонную коробку трехмесячный запас никотиновой жвачки, ручки, точилку в форме лондонского автобуса, сверху положила фотографию Марка.
Открылась дверь, и вошел какой-то мужчина.
Она посмотрела на него, оценила, как делала всегда. В углу рта дымится сигарета. Волосы короткие, лицо жесткое. Большие навыкате глаза, большие уши. Одежда дешевая и чересчур молодежная для мужчины, который вряд ли моложе самой Лунд. В руках он держал коробку с вещами — такую же, как собирала она. Там виднелись карта Копенгагена, настенная баскетбольная корзина, игрушечная полицейская машинка, пара наушников.
— Я ищу кабинет Лунд, — сказал он, уставившись на шлем викинга, насаженный на пару новеньких лыж, которые подарили ей коллеги на прощание.
— Это здесь. Лунд — я.
— Ян Майер. Это что, у