Легковушки и грузовики проезжали мимо, огни их фар отражались в воде. Я мечтал, чтобы какой-нибудь добрый человек посадил меня в машину и отвез домой, но никто меня не замечал. Я словно опять провалился в дыру, только без хаски, готового мне помочь.
Солнце закатилось, и красные полосы на небе померкли. Я уже мог различить несколько звезд. Одинокий и напуганный, я понимал, что найти меня будет тяжело, даже если кто-то и станет искать. Становилось холодно, как всегда по ночам в пустыне, и я пытался затолкать руки поглубже в карманы и дрожал всем телом.
И вдруг меня ослепили яркие фары грузовика, и мужской голос закричал:
— Вот он! Скорей скажите Терстону!
Я узнал водителя — это был один из рабочих ЭПНГ. От него пахло бриолином и сигаретами.
— Здорово ты нас напугал, приятель, — сказал он. — Все мужчины в поселке уже несколько часов ищут тебя.
Он завернул меня в одеяло и усадил к себе в грузовик. Другой человек подобрал мой велосипед и пошел за нами.
На мосту показались еще два грузовика. Из последнего выскочил мой отец. Я не видел его лица, когда он поднял меня в воздух и спросил:
— С тобой все в порядке?
Стоило мне ответить «да», как он перебросил меня через колено и отлупил так сильно, что я едва не задохнулся. Мужчины смотрели, но не говорили ни слова.
Почему он так разозлился? Раньше ему было все равно, если я убегал из дома. Всю дорогу назад я плакал.
Нас дожидался обычный мамин ужин — бамия, ростбиф и ледяной чай. Лонни с Сэмом уже поели, но сидели за столом и расширившимися глазами наблюдали за мамой, папой и за мной.
— Тельма-Лу! — закричал отец. — Какого черта с тобой творится? Почему ты не следишь за детьми — особенно за Дэвидом? Клянусь, если бы ты не дышала автоматически, то давно бы уже задохнулась.
— Да за ним невозможно уследить!
Она бросилась в их спальню и захлопнула за собой дверь.
Позднее я узнал, что старшие мальчишки признались — они видели, как я поехал за ними в город, но не стали обращать на меня внимания. Отец одного из них позвонил папе и все рассказал. Соседка пришла сообщить маме, что произошло, но ту пришлось еще будить.
После того как все разошлись по кроватям, я пробрался в темноте к родительской спальне и сжался в клубок на пороге, приложив ухо к двери.
— Я не волновался, что маленького засранца украдут, — говорил отец. — Даже если так, они быстро его бы вернули, потому что от него одни проблемы.
Он причмокнул языком.
— Но если он замерзнет до смерти, в то время как ты даже не знаешь, что его нет в поселке, тебя запрут в психушку — что мне следовало сделать уже давным-давно.
Мама хихикнула, хотя понимала, что он говорит с ней грубо.
* * *В первом классе мне очень нравилась наша учительница, мисс Гарднер. Она была молодая и красивая и никогда не смеялась надо мной, если я писал буквы наоборот или не мог запомнить какое-то слово. Однажды она отвела меня в сторону и спросила, хорошо ли мне видно доску. Как она догадалась? Я ответил, что не очень, и на следующее утро она пересадила меня в первый ряд.
Но, какой бы хорошей она ни была, уже скоро другие дети начали дразнить меня дураком, estupido. Когда мисс Гарднер отдавала мне листок, испещренный красными пометками, они смеялись и пытались вырвать его у меня из рук. Каждый день, вернувшись домой, я выскакивал из школьного автобуса и бежал куда глаза глядят, чтобы скорей обо всем забыть.
По выходным отец говорил мне сесть в машину, и мы ехали в Белен, проверять торговые автоматы с сигаретами, которые он взял в аренду. Пока мы заново их заполняли и забирали деньги, он приговаривал:
— Бестолковые индейцы и мексиканцы платят мне за то, что подрывают свое здоровье. Ты никогда не увидишь, чтобы чероки курили такую дрянь. В Квентине я делал вскрытия курильщикам, у них все легкие черные. Я всегда знал, что сигареты — это зло.
Отец вспоминал о тюрьме, только когда мы оставались с ним наедине. Потихоньку его история складывалась у меня в голове в единое целое. При моих братьях и сестрах он ни о чем подобном не упоминал, а со мной говорил так, будто я все знаю.
— Слушай меня, Дэвид, и я тебя научу делать деньги на людской глупости. Зарабатывать на ней легче всего.
Когда мы усаживались обратно в «Рамблер» и ехали домой, он продолжал хвастаться тем, как зарабатывает на дураках, или возмущался людишками, которые взламывали его автоматы и крали деньги. Милю за милей я надеялся, что сегодня он не вспомнит о маме. Может, не в этот раз. Но, о чем бы он ни толковал, в какой-то момент отец прерывался и его голос становился страшным.
— Ты же понимаешь, что нам надо избавиться от вашей матери, правда?
Он говорил это уже несколько лет, но мама все еще жила с нами дома.
Я соглашался и кивал, сознавая, что по-другому ответить не могу.
Глава 6
Недели не проходило без криков, после которых отец спал в «Рамблере», а мама убегала в дом, получив от него затрещину. На следующий день оба вели себя как ни в чем не бывало. Пара ночей проходила спокойно, а потом крики и побои начинались снова.
Соседи были недовольны. После двух лет дворовых побоищ и маминых постоянных жалоб они не хотели иметь ничего общего с нашей семьей. Когда кто-то из нас днем шел по улице, они поспешно отворачивались. Детям не разрешали с нами играть или приходить в гости, а нас с Сэмом не приглашали к другим, поэтому играли мы только на общей детской площадке.
Когда уроки в школе заканчивались, я каждый день приходил туда с Сэмом. Ему так нравилось копаться в песочнице, что я его прозвал Сэндмэном — «песочным человеком». Иногда мы выходили за пределы поселка, но совсем недалеко. Когда Сэму пора было домой, я его отводил, а сам убегал в пустыню. Никто меня не останавливал, а мне хотелось одного — оказаться подальше от мамы с папой.
Однажды их стычка затянулась дольше обычного. Я обнаружил Лонни сидящей на верхней ступеньке крыльца, с наброшенным на плечи одеялом.
— Мама уже три раза будила его в машине. Она как будто хочет, чтобы он ее побил.
Лонни встала и приоткрыла дверь.
— Я сейчас вернусь.
Она принесла два стакана «Кул-Эйд»[2] и