— Дэвид, — сказала миссис Салазар из-за своего стола, — ты следующий.
Я покорно вышел к доске, мучительно придумывая отговорку, которая меня спасет, но на ум ничего не приходило, разве что выбежать из класса.
После того как я написал свое имя, весь класс расхохотался. У меня раскраснелись щеки. Посмотрев на то, что я написал, я понял, что обе буквы «d» развернуты в другую сторону. Я еще не закончил писать адрес, как миссис Салазар меня остановила:
— Пока что хватит. Иди на место.
Потом она попросила меня остаться после уроков, и класс снова захохотал.
Я был не просто новичком, а глупым новичком.
— Дэвид, — сказала миссис Салазар, когда все вышли, — мы можем провести с тобой кое-какие тесты, чтобы понять, как помочь тебе с чтением и письмом. Похоже, ты не очень хорошо видишь, но всегда есть способ это исправить. Мне надо поговорить с твоими родителями. Какой у вас телефон? Его нет в твоем личном деле.
— Я не могу дать вам номер — отец мне не разрешает.
Нас не было в телефонной книге, и отец заставил меня пообещать, что я никому не скажу наш номер.
Брови у нее взлетели вверх.
— Правда?
— Вы можете написать записку. Я отдам ее папе.
По дороге домой я все время думал о том, что сказала миссис Салазар — мол, у меня плохо с глазами. Как такое возможно?
Но все в моем классе и видели, и читали лучше меня. Никто не писал буквы наоборот. У меня уходила куча времени, чтобы прочесть книгу, которую нам задали, и голова начинала болеть, когда я пытался разглядеть буквы и заставить их не разбегаться в разные стороны.
Школьная медсестра проверила мой слух, но я и так знал, что он плохой, и не удивился, когда не расслышал часть сигналов, особенно левым ухом. Проверка на зрение показала, что я не вижу ни одной буквы в таблице, что тоже меня не удивило. Похоже, в голове у меня работали только две вещи: язык и воображение.
Сестра отправила результаты тестов домой вместе с запиской, где говорилось, что маме с папой надо дополнительно проверить мое здоровье. Отец сказал, что не собирается этого делать. У всех чероки идеальный слух и зрение, и он не станет выслушивать всякую чушь. Только после еще нескольких записок из школы он согласился сводить меня к глазному врачу.
Когда я уселся в большое кресло в его кабинете и посмотрел в странный аппарат, где все вращалось и расплывалось, буквы у меня перед глазами внезапно стали четкими — во что я сначала даже не поверил. Но отец отказался покупать мне очки, сказав, что будет меня стыдиться. Из школы последовали новые записки, и в конце концов он все-таки купил мне пару. То же самое случилось с Сэмом, когда через несколько лет очки потребовались и ему.
Что касается ушей, отец так и не сводил меня к специалисту. Правым ухом я слышу достаточно — и разговору конец. В школе не стали настаивать.
Но за моим зрением все-таки следили. Буквы по-прежнему разбегались передо мной, несмотря на новые очки, поэтому меня отправили в специальную клинику, где врачи провели еще обследования. Отцу сказали, что у меня дислексия — разновидность мозгового расстройства, приводящая к проблемам с чтением и письмом, и рекомендовали занятия, которые помогут натренировать мой мозг. Отец вышел из кабинета, не ответив ни слова. По дороге домой он сидел молча, но лицо его кривилось, а это означало, что он сильно злится. После маминой бамии, ростбифа и ледяного чая он велел мне пойти в гостиную и сесть на диван.
— Дислексия — это вежливое слово для тупости, — сказал он, сверля меня ледяным взглядом. — Я не собираюсь платить за то, чтобы тебя учили читать. Я могу читать хоть вверх ногами, хоть задом наперед, поэтому не надо мне говорить, что ты не можешь читать слева направо. Боже, я даже в школу не ходил, а выучился читать в четыре года!
Он поднялся с дивана и включил телевизор.
— Разговор окончен. Меня от тебя тошнит. Ты тупица, и твои уши и глаза тут ни при чем.
Неделю спустя он бросил на стол передо мной тест на уровень интеллекта, который выписал с курсов дистанционного обучения.
— Заполни прямо сейчас, — скомандовал он. — Это проще простого. Просто впиши нужное слово или цифру.
Он вложил мне в руку карандаш.
— Мне надо знать, насколько ты глупый.
Он нажал кнопку на кухонном таймере.
— Давай!
Решив большую часть задач, я с колотящимся сердцем протянул тест отцу. Он пролистал его, постоянно качая головой.
— Результаты у тебя даже ниже средних.
Он посмотрел на маму, которая мыла в раковине посуду.
— Ничего из него не выйдет.
Отец отбросил тест и вышел из кухни.
Все закружилось у меня перед глазами, и я почувствовал, что не могу дышать — как будто он со всей силы ударил меня в живот. Слушая, как отец включает телевизор, я поклялся себе, что буду учиться лучше всех в нашей семье и в моей школе — пускай и своим путем. Я пообещал, что когда-нибудь стану богатым и знаменитым и все пожалеют, что смеялись надо мной.
Теперь по вечерам я читал. Сначала при свете лампы, потом — с фонариком под одеялом, пока не засну. По утрам я часто просыпался, лежа головой на книге или журнале, страницы которых были примяты или надорваны. Специалист по чтению из клиники посоветовал мне читать с линейкой, чтобы глаза не отрывались от строки. Я читал медленно, но линейка помогала. Со временем я научился запоминать все до малейших деталей.
Помимо «Альбукерке Джорнал» я читал книги о приключениях из школьной библиотеки. Мне нравилось читать про людей, преодолевших серьезные проблемы и препятствия. Больше всего мне нравилась книги Хелен Келлер. У нее были куда большие трудности с головой, чем у меня, но она все-таки с ними справилась. Одноклассники больше не смеялись надо мной, потому что я помнил все, что они забыли, и знал больше них. Правда, с контрольными у меня по-прежнему не получалось — не хватало времени все закончить.
Лучше всего я себя чувствовал в одиночестве, когда бегал или читал книги, погружаясь в воображаемый мир, где был настоящим героем, и никто не мог посмеяться надо мной. Жители этого мира стали моими лучшими друзьями.
Глава 8
Мама вернулась к старой привычке ходить по соседям. После ужина она, таща меня за собой, стучалась к ним