– Так это и есть орудия вашего ремесла?

Винни хихикнул.

– Думаю, окажись здесь посторонний человек, мы вызвали бы у него очень серьезные подозрения.

Снаряжения было на удивление много: защитные шлемы с закрепленными на них фонариками, питавшимися от батареек, мощные фонари, свечи, спички, запасные батареи, рабочие перчатки, ножи, рюкзаки, мотки веревки, рулон скотча, бутылки с водой, молотки, большая фомка, цифровые камеры, карманные рации, пакетики с пищевыми концентратами, сладкие батончики, которые, если верить рекламе, должны придавать силы, и несколько маленьких электронных устройств, незнакомых Бэленджеру. Универсальный складной инструмент (объединенные в одном корпусе плоскогубцы, кусачки, несколько отверток и т.п.) лежал рядом с аптечкой, упакованной в красный водонепроницаемый нейлоновый мешочек с надписью «ПроМед». Бэленджер знал, что такими индивидуальными аптечками снабжались подразделения специального назначения.

– Ожидаете каких-то неприятностей? Кое-что из вашего снаряжения можно было бы счесть инструментами взломщиков.

– Вот уж это никак не связано с нашими намерениями, – возразил профессор Конклин. – К тому же там просто-напросто нечего красть.

– Насколько нам известно, – уточнила Кора. – Хотя, даже если там найдутся какие-то ценности, все равно ничего не изменится. Мы смотрим, но не прикасаемся. Конечно, такое не всегда возможно, но это основной принцип.

– Точь-в-точь как в уставе «Сьерра-клуба»[1], – подхватил Рик, – выносить только фотоснимки, не оставлять ничего, кроме следов ног.

Бэленджер вынул из кармана ветровки записную книжку и авторучку.

– Давно ли вы присоединились к пронырам?

– Я надеюсь, вы не собираетесь использовать это слово в статье, – возмутился Винни.

– Но ведь оно прочно вошло в жаргон, не так ли? «Мыши» – это офицеры правоохранительных органов, верно? Если я не ошибаюсь, огромные трубы, через которые приходится перебираться в два приема, называются «яйцерезкой» – с намеком на риск, которому могут подвергаться мужчины, если будут вести себя неосторожно. Ломы, которыми вы открываете крышки люков, именуются на городском жаргоне «кнопками». А «проныры» – это...

– Слово «лазутчики» имеет не менее драматическое звучание, обладая при этом не столь резкой коннотацией, хотя этот термин подразумевает, что мы нарушаем закон, – задумчиво произнес профессор Конклин и закончил после небольшой паузы: – Что мы, строго говоря, действительно делаем. – Он говорил длинными завершенными фразами, без раздумья подбирая слова; его речь выдавала многолетнюю лекторскую практику.

– А почему бы не назвать нас городскими исследователями или, скажем, городскими авантюристами? – осведомилась Кора.

Бэленджер продолжал строчить в блокноте.

– Городские спелеологи, – предложил профессор. – Вполне достойная метафора для исследователей, спускающихся в прошлое, как в пещеру.

– Нам нужно кое о чем договориться, – резко произнес Рик. – Вы работаете на...

– "Нью-Йорк тайме санди мэгэзин". Мне заказали несколько очерков о самых интересных новациях в современной культурной жизни. О неформальных и маргинальных движениях.

– Такими нам и стоит оставаться: на полях[2], – сказала Кора. – Вы не должны описывать нас в вашей статье.

– Но я ведь знаю о вас только имена, – солгал Бэленджер.

– Даже и этого слишком много. Особенно для профессора. Он занимает штатную должность, но это вовсе не значит, что декан не попытается убрать его, если до университета дойдет, чем он занимается в свободное время.

Бэленджер пожал плечами.

– Не собираюсь спорить с вами насчет этого. Я вовсе не намерен использовать ваши имена или какие-то конкретные описания вашей внешности. К тому же, если вы будете выглядеть похожими на членов какой-нибудь тайной организации, это лишь добавит перцу в материал и заставит читателя преувеличить предполагаемую опасность.

Винни подался вперед.

– Опасность тут вовсе не «предполагаемая». Случается, что лазутчики получают серьезные травмы. Кое-кто из них погибает.

– Если вы опишете нас и дадите наши приметы, – гнул свое Рик, – мы все можем попасть в тюрьму и оказаться приговоренными к большим штрафам. Вы согласны дать слово, что не скомпрометируете нас?

– Я гарантирую, что никто из вас не пострадает из-за того, что я напишу.

Искатели приключений недоверчиво переглянулись.

– Профессор объяснил мне, почему считает, что тема заслуживает освещения в прессе, – без излишней спешки успокоил их Бэленджер. – Оказалось, что мы с ним думаем одинаково. Сегодня в мире сложилась одноразовая культура. Люди, пластмасса, бутылки из-под пепси, принципы... Все одинаково доступно. Абсолютно все. Нация несет серьезный ущерб от расстройства памяти. Что было двести лет назад? Невозможно даже вообразить. Сто лет назад? Нет-нет, это слишком давно. Пятьдесят лет назад? Древняя история. Кинофильм десятилетней давности считается стариной. Телевизионные сериалы, слепленные пять лет назад, – классикой. Большинство книг имеет трехмесячный срок использования. Лишь только спортивные организации заканчивают строить стадионы, как приходит пора взрывать их, чтобы заменить более новыми, еще более уродливыми. Школу, в которой я учился, взорвали и устроили на ее месте прогулочную аллею. Наша культура настолько одержима новизной, что мы старательно уничтожаем прошлое и пытаемся делать вид, будто его никогда не было. Я хочу написать эссе, которое убедило бы людей в том, что прошлое очень важно. Я хочу заставить моих читателей прочувствовать, понять и оценить это.

В комнате стало тихо. Бэленджер слышал лязг – кланг... кланг... – снаружи и грохот волн, накатывавшихся на песчаный пляж.

– Этот парень начинает мне нравиться, – сказал Винни.