— В той войне было слишком много лжи. Из-за этого погибло так много хороших парней. А сколько их еще томится в плену. Что ж, Рэмбо согласен умереть, если такова цена победы. Он умрет, не задумываясь, без страха, без сожалений. Это в нем есть самое необыкновенное. А вы говорите, сломается в критических обстоятельствах! Ни в коем случае. Ибо, Мэрдок, то, что вы называете вражеской территорией…
— Да? И что же?
— Так вот, для него это — дом.
ЧАСТЬ III
1
Легкий шум двигателя усиливался, переходя в ровное гудение, от которого начали подрагивать стены тесного кабинета, напоминавшего ему тюремную камеру. «Перегрин» готовился к полету.
Раздевшись догола, Рэмбо отбирал необходимое из разложенной на столе экипировки. Мысль предстоящей опасности возбуждала его. Он натянул полосатый маскировочный костюм, зашнуровал ботинки, натер лицо и руки зеленоватым гримом двух тонов.
Достал из чехла свой боевой нож, который сопровождал его повсюду. Для верности еще раз провел ножом по маленькому алмазному точилу, спрятанному в чехле. Для него не было более подходящего оружия, чем этот длинный охотничий нож, которым он гордился не меньше, чем Мэрдок своей чудо-винтовкой, спаренной с гранатометом. Весил он почти два фунта. Лезвие в десять дюймов длиной и шириной в два дюйма было изготовлено из сверхпрочной нержавеющей стали. Толщина лезвия не достигала и четверти дюйма. Крупные зубцы на обратной стороне лезвия прорезали корпус самолета. Против них не устояли бы металлические стены этого ангара. Рукоятка ножа, тоже из нержавеющей стали, была обмотана особо прочной леской, выдерживавшей вес до ста двадцати фунтов. Рукоятка прибавляла еще пять дюймов к длине ножа, который свободно укладывался на внутренней стороне руки у человека среднего роста между локтевым сгибом и кончиками пальцев. При помощи защелки на рукоятке выдвигались специальные отвертки по обеим сторонам лезвия — одна, обычная, прямая, вторая — крестообразная. С помощью отверстий в лезвии можно было прикрепить нож к любому шесту при помощи кожаных ремешков, закрепленных на чехле, и нож в случае нужды превращался в колье. В отвинчивающемся наконечнике рукоятки размещался миниатюрный компас, а в полости рукоятки были плотно пригнаны друг к другу крошечный складной нож острее бритвы, спички в водонепроницаемом пакете, рыболовные крючки, игла. Имея леску и эту иглу, он мог накладывать себе швы, что ему приходилось делать уже не раз. Это спасло его, когда головорезы Тисла подстрелили его в горах близ того города. Рваный шрам на мускулистом левом предплечье всегда будет напоминать ему об этом.
Обычно, подточив свой нож, он проводил зажженной спичкой вдоль сверкающего лезвия, чтобы металл, потемневший от копоти, не выдал его своим блеском в ночном бою. Но на этот раз такой необходимости не было. Они обо всем позаботились: на лезвие было нанесено темно-матовое гальваническое покрытие.
Он зарядил и осмотрел свой автомат Калашникова, еще раз проверил прицел. Затем снарядил обойму кольта разрывными пулями и вставил ее в рукоятку пистолета. Он оттянул затвор, посылая патрон в патронник, отпустил курок и, поставив пистолет на предохранитель, сунул его в кобуру, висевшую на бедре. Потом снарядил еще две обоймы и привязал каждый из них к руке.
Голос, прозвучавший из громкоговорителя, разбудил гулкое эхо в стенах ангара: «Да,минус десять минут».
Он на секунду задумался, обернувшись в направлении, откуда шел звук, потом отошел в угол тесного кабинета и сел, скрестив ноги в позе молящегося Будды. Потом скользнул глазами по грязному потолку ангара и остановил взгляд на сером коконе паутины. Он, не отрываясь, смотрел на сеть, сплетенную пауком, в своем воображении отождествляя себя с тем живым существом, что пряталось в ее сердцевине. Сознание его освободилось от посторонних мыслей, ему удалось сосредоточиться на вечности. Полностью уйдя в себя, он стал зияющей черной пустотой.
2
Новый звук вернул его к действительности. Тук-тук. Легкое постукивание пальцев по двери. Он открыл глаза, еще не окончательно вернувшись к настоящему.
Дверь скрипнула, он недовольно нахмурился. Темную фигуру на пороге освещали вспышки красных и синих огней.
Он медлил, не желая выходить из своего состояния. Какой покой снизошел на него! Там, в том измерении, где единственной реальностью была лишь эта отливающая серебром паутина.
В комнату вошел Траутмэн и с отеческой улыбкой посмотрел на Рэмбо.
— Пора, Джон.
— Я готов.
Рэмбо поднялся, пристегнул парашют, уложенный им самим. Забросил на плечо автомат Калашникова, взял со стола два кожаных колчана, каждый из которых достигал двадцати дюймов в длину. В одном был его лук, в другом стрелы. Он пристегнул колчаны по бокам и стал похож на охотника-туземца.
Дай-ка я помогу тебе, — сказал Траутмэн, надевая ему на шею футляр с прибором спутниковой связи и насмешливо поглядывая на него. — Мэрдок нагрузил тебя так, будто отправляет на отдых в Лас-Вегас. Камеру не забудь.
Привезу сочинение «Как я провел свои летние каникулы».
— Если привезешь снимки девочек, первый просмотр только для меня.
— Идет.
Они вышли на воздух и направились к самолету, мерцавшему красными и синими бортовыми огнями.
Там уже собрался весь личный состав базы во главе с Мэрдоком.
Траутмэн замедлил шаг и повернулся к Рэмбо.
— Джон… — начал он.
Ему стоило больших усилий справиться с нахлынувшими на него чувствами. Он придал своему голосу суровый, деловой оттенок:
— На все про все у тебя тридцать шесть часов. Тридцать шесть часов — прогуляться в преисподнюю и выбраться из нее. Любоваться пейзажем тебе будет некогда.
Рэмбо кивнул.
— При любом осложнении. Ты понял меня?.. При любом осложнении информируешь нас и уходишь на запасное место встречи, Хок Септембер. У тебя на карте отмечено. Понятно?
Рэмбо снова кивнул.
Огни самолета сверкали все настойчивее.
— Полковник, мы готовы к взлету! — во всю мощь своих легких крикнул Эриксон, но слова его затерялись в шуме мотора.
Траутмэн сделал знак ему рукой и произнес:
— Удачи тебе… сынок. Голос Рэмбо внезапно осекся:
— Вы помните, Мэрдок сказал, что он служил в морской пехоте, второго батальона третьего полка? В шестьдесят шестом в Кон Тьен?
— Ну и что?
— Так вот, второй батальон морской пехоты находился в Кад Санк.
— Человек может забыть подробности.
— Есть вещи, которые не забываются. Никогда.
— Ты хочешь сказать, что ты не можешь их забыть?
— И вы тоже.
Траутмэн похлопал его по плечу.
Большего он не мог себе позволить. В их солдатской жизни не было места телячьим нежностям. И Рэмбо зашагал к самолету.
Рэмбо забрался в самолет. Траутмэн наблюдал за ним. У него в горле перехватило.
Люк закрылся, двигатель взревел еще сильнее, набирая обороты, и самолет рванулся вперед. Короткий разбег — и самолет резко пошел вверх, промелькнул над самыми верхушками деревьев и скрылся в сумерках.
Внезапная тишина обрушилась на Траутмэна. Он повернулся к ангару, и сердце