Время от времени мимо проходили группы людей, исполняя традиционную мелодию на традиционных же инструментах. Это были трубы-скринели, звучавшие так же пронзительно, как их название. А еще Митт заметил треугольные штуки, на которых играли смычком с конским волосом. Они звались крадлы – и их звучание тоже было под стать имени. Группы музыкантов шли так далеко друг от друга, что только по чистой случайности могли играть ту же часть мелодии, что и остальные. А потом – бум! бум! бум! – пошли люди с барабанами, и грохот заглушил даже скринели. И в центре всего этого Митт увидел соломенное чучело на шесте, все сплошь увитое лентами вишневого цвета.
– Смотри, – сказал добродушный Канден, – вон Старина Аммет. Его несет граф Хадд.
– А что он с ним будет делать? – встревоженно уточнил Митт, ведь он никогда не слышал, чтобы граф Хадд сделал с кем-нибудь что-то хорошее.
– Бросит в гавань, конечно. На счастье, – пояснил Канден.
Митт пришел в ужас. Похоже, граф Хадд совершенно бессердечный. Он представил себе, как Старину Аммета сбрасывают в воду гавани, словно ведро с помоями, которое каждый день выливал он сам. Аммет начнет намокать, набухать водой, тонуть – и его ленты испортятся.
– А разве он не выплывет? – напряженно спросил Митт.
– Такое бывает не слишком часто, – ответил Канден, не догадываясь о переживаниях мальчика. – Обычно он разваливается на кусочки и тонет в гавани или сразу за ней.
– Нет, неправда! – отчаянно вскрикнул Митт.
Рядом с Канденом стоял еще один отцовский друг. Его звали Дидео, и все его лицо было испещрено сеткой тоненьких морщин.
Дидео заметил:
– Он не всегда разваливается на кусочки, наш Старина Аммет. Если идет отлив, то его выносит в море целым. Так говорят. И тогда он уплывает на много миль от берега. И бывает, что его вылавливают моряки. Люди верят, что тому кораблю или лодке, которая спасла Старину Аммета, будет сопутствовать удача.
Митт представил себе, как Старина Аммет плывет и плывет по морю, один-одинешенек, и ему стало совсем грустно. Он попытался перевести разговор на другое:
– А кто эти ребята с трещотками?
Канден посмотрел на процессию, где парни в красных и желтых штанах развлекались, раскручивая трещотки под носом у музыкантов.
– Парнишки из дворца. Вся процессия – это люди из дворца, – сказал он Митту и снова повернулся к Дидео. – Я ни разу не видел, чтобы Старина Аммет поплыл. Он тонет почти так же быстро, как Либби Бражка.
– А мне можно будет бегать с трещоткой? – в отчаянии прервал его Митт.
– Нет. Ты родился никем, – бросил Дидео. – Нет, он плавает, – возразил он Кандену. – Ты недавно в Холанде и не знаешь, но один раз его подобрали в добрых десяти милях от гавани. Это был старый «Семикратный», и я слышал, что все, кто был на том корабле, потом разбогатели. Но это единственный раз, когда такое случилось, – с сожалением добавил Дидео. – Тогда мне было примерно столько, сколько сейчас Митту.
Он посмотрел на мальчика и, с удивлением заметив, что тот побледнел и плачет, ткнул Кандена в бок.
Канден снял Митта со своих плеч и заглянул ему в лицо.
– Эй, в чем дело? Может, хочешь собственного Аммета?
– Нет! – воскликнул Митт.
Тем не менее он оказался перед лотком с дюжиной крошечных соломенных Амметов. С ними пошел третий друг отца Митта, мужчина с суровым и непроницаемым лицом. Звали его Сириоль. Он молча стоял рядом, пока Канден и Дидео нависали над мальчиком, изо всех сил стараясь его утешить. Может, Митт хочет вон того Аммета? Или как насчет вот этого, с синими лентами? А когда Митт наотрез отказался иметь дело со Стариной Амметом в лентах любого цвета, Канден и Дидео попытались купить ему восковую фигурку Либби Бражки. Но хотя восковые фрукты казались настоящими и очень аппетитными, Митт не захотел и Либби. Ее ведь бросали в море точно так же, как Беднягу Аммета. Он расплакался и оттолкнул фигурку.
– Но они же приносят удачу! – сказал Канден, не в силах взять в толк, в чем дело.
Суроволицый Сириоль взял с другого конца лотка яблоко в карамели и сунул его во влажный кулачок Митта.
– Держи. Это тебе понравится, вот увидишь.
И оказался совершенно прав. Малыш начисто забыл о своем огорчении, сражаясь с густой тягучей карамелью в попытках прогрызть ее до яблока.
С этими отцовскими друзьями была связана какая-то тайна. Митт знал, что маме они не нравятся. Он слышал, как еженощно она ругала их. Наступила зима, и с каждым днем мама все больше поносила отцовских приятелей, пока однажды – дело было накануне Нового года – Митт не услышал, как она говорит:
– Все, я сдаюсь. Если за тобой явятся солдаты, я не виновата!
После этих слов Мильды прошла примерно неделя, и зима была как раз на середине, когда глубокой ночью Митта что-то разбудило. На потолке мерцал красный свет. Он услышал треск и далекие крики и почувствовал запах дыма. Похоже, горел один из больших складов на берегу. Мальчик приподнялся на кровати, опираясь на локоть, и увидел пожар: огонь рвался в небо и отражался в темной воде гавани. Но проснулся он не поэтому. Его разбудило медленное шарканье за дверью. От этого звука у Митта мурашки по спине побежали. Он услышал, как мама пытается зажечь лампу и постанывает от спешки и досады, потому что фитиль никак не загорался. Вот лампа наконец зажглась, и Митт увидел, что отца с ними нет. Тени заметались по стенам – Мильда схватила лампу, бросилась к двери и распахнула ее.
За порогом оказался Канден. Он цеплялся за косяк, чтобы не упасть. Митт его плохо видел, потому что лампа в руке Мильды тряслась, но он понял, что Канден или ранен, или болен – или и то и другое. У мальчика родилось чувство, будто та часть Кандена, которую заслоняют Мильда и дверной косяк, стала какая-то не такая. И его не удивило, когда мама издала жуткий сдавленный крик.
– И-и-и! Что? Я так и знала, что ничего не выйдет!
– Люди Харчада, – сказал Канден презрительно. – Они нас ждали. Доносчики. Дидео, Сириоль и Хам. Они на нас донесли.
А потом Канден содрогнулся от отвращения – и соскользнул по дверному косяку на пол. Мильда встала рядом с ним на колени, прижимая лампу к себе и причитая: