– Ну и глупо это все! – взорвался Киалан. – Почему людям нельзя здесь петь то, что им хочется? Что тут произошло со всеми?
Брид и Морил с интересом воззрились на его освещенное костром лицо. Похоже было, что Киалан – борец за свободу. Однако Кленнена его слова только позабавили.
– Надеюсь, за кустами дрока никто не прячется и тебя не слышит, – сказал он, и Киалан стремительно оглянулся на темный куст у него за спиной. – Вот видишь? – добавил Кленнен. – Вот тебе одно простое объяснение, парень. Сейчас никто никому не может доверять. Это происходит, потому что неспокойные правители нанимают неспокойных людей, чтобы те и остальным не давали покоя. Так было не всегда, знаешь ли. Дагнер, что я сказал, когда мы подъезжали к Деренту?
Дагнер печально размышлял о своей неподходящей песне.
– Э-э… а… Кажется, что-то насчет того, что жизнь похожа на представление.
– Так я и знал, что ты вспомнишь не те слова, – добродушно укорил его Кленнен. – Кто помнит?
– Ты сказал, что когда-то Юг был таким же свободным, как Север, – ответила Брид. – Только не Морилу сказал, а мне.
– Вот и запомни, – заявил Кленнен.
3
В первую ночь Морил попытался спать в палатке с Киаланом и Дагнером, но потом стал забираться в повозку, к Брид и винной бутыли. Как он объяснил Брид, даже пузатая бутыль занимала меньше места, чем Киалан, и к тому же у бутыли не было коленок и локтей. Морил три раза просыпался, оказываясь среди растяжек, в росе. Ему это очень не понравилось. И не нравился Киалан. Морил утешался тем, что, может, хоть Дагнеру пассажир пришелся по душе. Ладит ли Дагнер с Киаланом, оставалось только гадать, поскольку разговорчивостью брат, мягко говоря, не отличался. В этом он был похож на мать. Никто не мог бы сказать, как Линайна относится к Киалану – или к чему бы то ни было.
Несмотря на выговор Кленнена, Киалан оказался не в силах вовремя прикусить язык.
– По мне, эта повозка на самом деле жутко аляповатая, – брякнул он на второе утро.
Вообще-то, его можно было понять: повозка стояла на фоне утреннего неба, и над бортом как раз появилась рыжая голова Морила. Картина вышла и правда цветистая, но Брид глубоко оскорбилась.
– Ничуть! – возразила она.
– Ну да, откуда у такой малявки, как ты, взяться хорошему вкусу, – заявил Киалан.
После завтрака Брид поклялась Морилу, что теперь Киалан будет ей врагом до самой смерти.
Но что досаждало Морилу больше всего (если не считать локтей попутчика и того, что он даже не пытался помогать им по хозяйству), так это то, как Киалан всякий раз маячил рядом на его уроках музыки, и вид при этом имел заносчивый. К несчастью, в течение следующих нескольких дней уроки музыки были довольно частыми. Повозка двигалась – возможно, ради Киалана – к перевалу Фленн и на Север более прямым путем, чем обычно. А это означало, что они не проезжали через крупные города, да и деревни им встретились всего две. В первой Линайна купила припасы, но представлений музыканты не давали ни разу. Кленнен воспользовался возможностью заставить Морила зубрить старые песни, Брид – упражняться в игре на пангорне и всех – подолгу репетировать.
Киалан стоял над душой и действовал Морилу на нервы. И в поисках спасения от этой напасти Морил погрузился в свои туманные грезы так глубоко, как с ним еще не случалось. Он сидел на скамье позади козел, смотрел на белую дорогу, лентой разворачивающуюся между серо-зелеными холмами Юга, грелся на жарком солнце, которое не могло сделать его кожу хоть чуточку смуглее, сколько бы он на нем ни сидел, и грезил о своей родине на Севере. Отец не ездил в Ханнарт из-за ссоры с графом Керилом, и это очень огорчало Морила. Он мечтал побывать там и мысленно рисовал подробные картины тех мест. На картинах непременно были старинный серый замок, стройные рябины и синие горы с причудливо очерченными, острыми вершинами. Морил видел их очень ясно. Одновременно он видел и весь Север, раскинувшийся, словно разноцветный витраж: темные леса и изумрудные долины, странные зеленые дороги, оставшиеся с древних времен и ведущие в места, которые уже никого не интересуют, твердые серые скалы и огромные водопады. На Юге не было ничего, что могло бы с этим сравниться.
Услышав у себя за спиной голос Киалана, Морил подумал, что теперь у Севера появилось еще одно преимущество: там Киалан их покинет.
– Я это уже шесть раз повторил! – сказал Киалан. – Ты что, все время витаешь где-то в облаках?
Морил обиделся. Близкие могут обвинять его в мечтательности, если им хочется, но Киалан-то чужой.
– Ты не имеешь права так говорить! – заявил он.
Возможно, Киалан не почувствовал, насколько он рассердил Морила.
«Видишь ли, – объяснила брату Брид, когда они отошли подальше от повозки, – даже когда ты злишься, вид у тебя такой сонный и… и невинный, что он, наверное, даже не заметил, что ты слушаешь. Впрочем, – язвительно добавила она, – он вряд ли обращает внимание на чужие чувства: его, знаешь ли, интересуют только его собственные».
Тогда Киалан ответил:
– Да ладно! Я уже понял, что ты в этой семье дурачок, но огрызаться-то зачем?
– Сам такой! – парировал Морил и совершенно неожиданно для Киалана боднул его головой в живот.
Киалан шлепнулся на спину, громко – и, Морил надеялся, больно, – ударившись о винную бутыль. После чего Морил счел за лучшее быстренько выпрыгнуть из повозки и отбежать назад. И весь остаток дня шел далеко позади повозки, опасаясь, как бы Киалан не вздумал расплатиться.
Однако расплата пришла от Кленнена. Когда они остановились на ночлег, он подозвал к себе Киалана и Морила.
– Вы двое собираетесь извиняться друг перед другом? – осведомился он.
Морил опасливо посмотрел на Киалана, тот ответил в высшей степени неприязненным взглядом.
– Хорошо же! – сказал Кленнен и столкнул их лбами.
Нет на свете ничего тверже, чем чужая голова. Морилу оставалось только надеяться, что у Киалана из глаз высыпалось столько же искр, сколько у него. Он несколько удивился тому, что Киалан ничего не сказал Кленнену.
– В следующий раз, – пообещал Кленнен, – я столкну вас посильнее.
После этого он как ни в чем не бывало начал урок музыки. И к великой досаде Морила, Киалан, как обычно, встал рядом, чтобы слушать.
На следующий день они добрались до города под названием