Беда в том, что доктора Каллоу Бабка ни в грош не ставила. И, похоже, услышала слова преподобного Пинхоу, поскольку тут же раскричалась:
– Ква, ква, ква! Холодной рукой на живот! Говорю я вам, это все капуста на заре!
Но преподобный Пинхоу настаивал, что нужен врач. Марианну отправили звонить доктору Каллоу, а когда доктор приехал, опять начался крик. Из криков Марианна, сидя на лестнице с Фундуком на коленях, слышала в основном «Нет-нет-нет!» и иногда оскорбления вроде «Ах ты вязаный кальмар!» и «Да я бы тебе и лишай почистить не дала!»
Доктор Каллоу вышел в переднюю в сопровождении мамы, папы и большинства тетушек, качая головой и говоря что-то про «круглосуточный уход». Все заверили его, что Эдгар уже этим занимается, и доктор уехал. Следом за ним удалился и викарий, а тетушки направились в кухню наделать еще бутербродов. Тут они обнаружили, что в доме совсем нет хлеба, а из прочей снеди только баночка сардин. Поэтому Марианну снова отправили с поручениями – к пекарю, к бакалейщику и домой к тете Дине за яйцами. Марианна не забыла купить и кошачьего корма и вернулась тяжело нагруженная, ужасно завидуя Джо, которому удалось так легко улизнуть.
Каждый раз, когда Марианна возвращалась в Лесную усадьбу, Фундук бросался ей навстречу, словно она была единственным человеком на всем белом свете. Марианна брала его на руки, гладила и невольно косилась на стеклянный колпак, где раньше был хорек. Каждый раз она с некоторым облегчением убеждалась, что под колпаком виднеется желтый мазок с оскалом на одном торце.
И вот наконец, уже ближе к закату, на подъездной дорожке послышался лязг, цокот и скрип коляски дедушки Эдгара. Вскоре дедушка Эдгар прошагал в дом, ведя за собой двух сиделок крайне профессионального вида. Обе были в просторных темно-синих плащах и с маленькими квадратными чемоданчиками. Когда мама, тетя Пру и тетя Полли показали им, где спать, сиделки заглянули в кухню, увидели нагроможденные на огромном столе горы провизии и объявили, что готовить не входит в их обязанности. Мама успокоила их, что этим будут заниматься все тетушки по очереди, на что тетя Пру и тетя Полли переглянулись и свирепо уставились на маму. Затем сиделки деловито прошагали в гостиную.
– Ну, милая, – донеслись до Марианны на лестнице их суровые голоса, – сейчас мы уложим вас в постельку, а потом вы выпьете чашку вкусненького какао!
Бабка тут же снова завопила. И каким-то образом, визжа и отбиваясь, просочилась в переднюю в окружении плотного кольца родственников. Никто, в том числе сиделки, похоже, не знал, как быть. Марианна печально смотрела на совершенно беспомощных маму с папой, на дедушку Лестера, нервно ломающего руки, и на дядю Чарльза, который бочком-бочком крался к своему велосипеду. Самообладание сохранила, пожалуй, только тетя Дина. Раньше Марианна считала, будто тетя Дина, пухленькая и светловолосая, только и умеет, что укрощать коз и кормить кур, но тут тетя Дина взяла Бабку под локоть – очень заботливо, и так же заботливо наслала на нее успокоительные чары.
– Что ж вы так раскричались, старая вы сарделька, – ласково проворковала она. – Вам же помочь хотят, глупышка! Идите-ка наверх и дайте переодеть вас в ночнушку.
И Бабка покорно побрела наверх с тетей Диной и сиделками мимо Марианны с Фундуком. По дороге она поглядела сверху вниз на Марианну – совсем как раньше.
– А ты, деточка, возьми пока моего кота, – сказала она. Почти совсем нормальным голосом.
Вскоре после этого Марианна смогла наконец отправиться домой вместе с мамой и папой и с Фундуком в охапке; кот слегка елозил.
– Уф, – выдохнул папа. – Надеюсь, теперь все утрясется.
Папа больше всего на свете любил мир и покой. Он хотел только одного: чтобы им с дядей Ричардом не мешали спокойно делать красивую добротную мебель с утра до вечера. В сарайчике за Дроковым коттеджем они сколачивали кресла, в которых сразу становилось легче на душе, столы, заколдованные так, чтобы все сидевшие за ними были счастливы, буфеты, отталкивающие пыль, гардеробы, отпугивающие моль, и еще много-много всего. На прошлый день рождения папа сделал Марианне конторку в форме сердечка и с потайными ящичками. Ящички были по-настоящему потайные: их можно было найти, только если знаешь нужные чары.
А вот мама совсем не ценила мир и покой.
– Ха! Наша Бабка – прирожденная скандалистка и такого случая точно не упустит!
– Ну, Сесили! – упрекнул ее папа. – Я понимаю, ты недолюбливаешь мою маму…
– Тут вопрос не в том, кто кого недолюбливает! – с жаром возразила мама. – Она из хоптонских Пинхоу! И пока твой отец не женился на ней, была та еще городская фифа! Она сама его окрутила, Гарри, и кому, как не тебе, это знать! Это ей надо сказать спасибо, что ему пришлось уехать в этот медвежий угол и поставить на себе крест, вот так вот!
– Сесили, Сесили! – Папа многозначительно показал глазами на Марианну.
– Ладно, считай, я ничего не говорила, – притихла мама. – Но я сильно удивлюсь, если она даст нам спокойно вздохнуть, и неважно, в своем она уме или нет!
У Марианны весь вечер не шли из головы мамины слова. Лежа в постели, с Фундуком, уютно мурчащим под боком, она в полусне попыталась вспомнить дедушку. Ей бы и в голову не пришло, что Старого Деда можно окрутить. Она, конечно, была тогда очень маленькая, но ей всегда казалось, что Дед – сильный и сам всем заправляет. Он был худой и жилистый, от него пахло землей. Марианна вспомнила, как он расхаживал на длинных ногах по лесам, и водил за собой свою любимую дряхлую кобылу Молли, и складывал в тележку к ней свои знаменитые диковинные травы и растения. Марианна вспомнила его старую фетровую шляпу. Вспомнила, как Бабка ворчала: «Дед, да выкинь ты уже наконец эту страшенную шапку!» Бабка всегда звала его Дедом. Марианна до сих пор не знала, как его имя на самом деле.
Она вспомнила, как любил Старый Дед, когда вокруг собирались все его сыновья и внуки – все мальчики, кроме Марианны, – и как ей всегда находилось почетное место у него на коленях после воскресного обеда. На воскресный обед они всегда ходили в Лесную усадьбу. Наверное, маме это было не по душе. У Марианны сохранились отчетливые воспоминания, как мама с Бабкой шипят друг на друга в кухне, пока старая мисс Каллоу готовит все за них. Мама обожала готовить, но в том доме ее никогда не подпускали к плите.
И уже совсем засыпая, Марианна вдруг вспомнила – ярче всего, – как Старый Дед однажды заявился в Дроковый коттедж и сообщил, что у него для нее подарок. «Трюфели», – сказал он и протянул большую жилистую руку с горстью чего-то вроде земляных катышков. Марианна сначала подумала, что он имеет в виду шоколадные конфеты, и уставилась на катышки, совершенно оторопев. Хуже того, Дед достал нож – который от частого затачивания так истончился, что превратился едва ли не в шило, – аккуратно отрезал ломтик катышка и велел Марианне его съесть. На вкус была точь-в-точь земля – и все. Марианна его выплюнула. А Дед тогда страшно огорчился и сказал: «Ну ладно… Наверное, она просто маленькая и еще не может оценить их вкус». Сейчас, когда вспомнила об этом, у нее защемило сердце.
С этими мыслями Марианна сразу заснула.
Наутро Фундук пропал. Дверь была закрыта, окно тоже, но Фундука и след простыл. Марианна понадеялась, что он внизу, клянчит завтрак, однако и там его не оказалось.
Мама металась туда-сюда – искала Джо носки, брюки и рубашки. Она бросила через плечо:
– Да удрал, небось, обратно в Лесную усадьбу. Коты – они такие. Когда проводим Джо, сходи забери его. Боже милосердный! Я забыла положить Джо пижаму! Джо, держи еще две пары носков, я их вроде бы даже заштопала.
Джо взял у нее носки и все прочее и сам упаковал свои пожитки в рюкзак, так, чтобы никто не видел. Марианна догадывалась, в чем дело: наверняка в рюкзаке лежал краденый хорек. Джо сделал самое что ни на есть насупленное лицо. Марианна прекрасно его понимала. Ей было бы тошно при одной мысли о том, что придется жить в месте, где все до одного кудесники и норовят запретить колдовать всем остальным. Она спросила об этом у Джо, но он только пробурчал в ответ:
– Да чихал я на колдовство! Мне каникулы жалко. Бесит!!!
Когда Джо наконец взгромоздился на велосипед и мрачно укатил – торчащий из рюкзака рукав рубашки гордо реял у него за спиной, – нахлынуло такое ощущение, словно гроза миновала. Марианна далеко не в первый раз