В центральной больнице округа Сноу, войдя в дверь между комнатой ожидания и родильным отделением, человек попадает в короткий коридор, по левую стену которого находится кладовая, а по правую — ванная. Матовые потолочные панели, закрывающие флуоресцентные лампы, белые стены, пол, выложенный белыми керамическими плитками, указывают на то, что здесь поддерживается идеальная чистота и ведется непримиримая борьба с болезнетворными микроорганизмами.

Я тоже побывал в этом отделении, потому что мой ребенок появился на свет божий здесь же, в еще одну незабываемую ночь, когда за окнами вновь разбушевалась непогода.

В ту грозовую ночь 1974 года, когда Ричард Никсон уехал домой в Калифорнию, а Бизо обезумел от ярости, мой отец нашел в коридоре медсестру, застреленную в упор.

Он помнит, как едва не упал на колени от жалости и отчаяния.

Смерть доктора Макдональда, пусть и ужасная, не поразила отца до глубины души, возможно, потому, что произошло все слишком быстро, слишком внезапно. Но всего через несколько секунд он увидел второй труп, молодой медсестры, в белом халате, с золотыми кудрями, обрамлявшими вдруг ставшее таким серьезным лицо, и только тут окончательно осознал, что долгое время находился бок о бок с маньяком-убийцей.

Он распахнул дверь кладовой в надежде найти там хоть что-нибудь похожее на оружие. Но нашел только простыни, бутыли с антисептическим раствором, запертый шкаф с лекарствами…

И хотя потом мой отец, конечно же, посмеялся над собой, в тот момент он подумал, что его руки, за последние годы перемесившие столько теста, очень даже сильны. А потому, если каким-то образом ему удастся избежать пули, они, конечно же, смогут задушить этого дьявольского клоуна.

И действительно, руки разозленного пекаря — страшное оружие. А ужас, охвативший тогда моего отца, пусть это и покажется странным, только придал ему мужества.

Короткий коридор пересекался с более длинным, который вел направо и налево. В этом новом коридоре из трех дверей две вели в «родилки», а одна — в палату для новорожденных, где лежали младенцы, каждый в своей кроватке. Привыкали к новой реальности света, тени, голода, неудовлетворенности, налогов.

Отец искал мою мать и меня, но в одной из «родилок» нашел только мать, лежащую без сознания на той самой кровати, где она и рожала. Ни медсестер, ни врачей в «родилке» было.

Поначалу Руди подумал, что его любимая умерла. В глазах у него потемнело, он едва не лишился чувств, но в последний момент заметил, что она дышит. Он ухватился за край кровати и стоял, пока не совладал с нервами.

С посеревшим лицом, блестевшим от пота, она ни чем не напоминала знакомую ему, бурлящую энергией женщину, казалась хрупкой и ранимой.

Кровь на простынях указывала, что она родила, но вопящего младенца Руди не видел.

Откуда-то донесся крик Бизо: «Где вы, мерзавцы?»

Отцу очень не хотелось оставлять мою мать, но он пошел на крик в надежде, что как-то сможет помочь людям. Потом он говорил, что на его месте точно так же поступил бы каждый пекарь.

Во второй «родилке» он нашел Натали Бизо. Она лежала на такой же кровати, как и его жена. Хрупкая, воздушная гимнастка умерла так недавно, что на ее щеках еще не высохли слезы страданий.

Согласно отцу, даже после агонии и смерти она сохранила неземную красоту. Безупречная смуглая кожа. Иссиня-черные волосы. Широко открытые зеленые глаза, напоминавшие бездонные озера.

Казалось невероятным, что такая женщина могла достаться Конраду Бизо, который определенно не был ни красавцем, ни богачом и не производил впечатления харизматической личности. Поэтому Руди мог понять — по не оправдать — неистовость реакции клоуна на смерть жены.

Выйдя из второй «родилки», мой отец нос к носу столкнулся с убийцей. Тот как раз выскочил из палаты для новорожденных с завернутым в одеяло младенцем на сгибе левой руки. Вблизи пистолет в правой руке в два раза увеличился в размерах по сравнению с тем, каким он был в комнате ожидания, словно они мгновенно перенеслись в Страну чудес Алисы, где предметы могли увеличиваться или уменьшаться, независимо от здравого смысла или законов физики.

Отец мог бы схватить Бизо за запястье и, пустив в ход сильные руки пекаря, попытаться вырвать пистолет, но не решился, опасаясь поставить под угрозу жизнь младенца

Сморщенное красное личико, казалось, говорило о том, что младенец страшно недоволен, возмущен. Его ротик открылся, словно он хотел закричать, но молчал, шокированный осознанием того, что его отец — обезумевший клоун.

«Я до сих пор благодарю Бога за этого младенца, — часто говорил отец. — Если бы не он, я бы точно нарвался на пулю, ты бы вырос сиротой, и никто не научил бы тебя готовить первоклассный крем-брюле».

С младенцем на одной руке и пистолетом в другой, Бизо спросил моего отца:

— Где они, Руди Ток?

— Кто они? — ответил отец вопросом на вопрос.

Красноглазого клоуна переполняло горе и распирала злость. Слезы текли по гриму. Губы дрогнули словно его сотрясали рыдания, а потом разошлись в таком яростном оскале, что у отца похолодело внутри.

— Не идиотничай. — предупредил Бизо. — Должны быть другие медсестры, возможно, еще один врач. Я хочу, чтобы все они умерли, все, кто допустил ее смерть.

— Они убежали, — без запинки ответил мой отец полагая, что лучше солгать и спасти несколько жизней. — Успели выскользнуть, воспользовались той самой дверью, через которую вы вошли. А миновав комнату ожидания, разбежались. Здесь их уже нет.

В ярости Конрад Бизо на глазах увеличился в размерах, будто ярость была пищей великанов. И ненависть, сверкавшая в его глазах, смертоносностью не уступала яду кобры.

Не желая стать очередной жертвой безумца, который никак не мог выместить свою злобу на медперсонале, Руди быстро добавил, безо всякой угрозы в голосе, лишь делясь полученной информацией:

— Полиция уже едет сюда. Они хотят отобрать у вас младенца.

— Мой сын принадлежит мне! — яростно прорычал Конрад Бизо. — Я пойду на все, лишь бы его не воспитывали воздушные гимнасты.

Балансируя на тонкой грани между ловким манипулированием собеседником и желанием остаться живых, мой отец сказал:

— Он станет величайшим представителем вашей профессии, лучшим клоуном, шутом, арлекином, паяцем.

— Именно так, — злоба вдруг исчезла из голоса убийцы. — Да, величайшим. Станет! И я никому не позволю лишить моего сына того, что предназначено ему судьбой!

С сыном и пистолетом Бизо