Игумен кивнул.
– Я увидел, что это хорошо. Вот мы и сварили десять бочек. Больше не дал ваш Анатолий Лексеич. Сказал, что скиснет. А пришли мы пригласить вас на праздник сбора урожая. Всех, кто желает.
– Понимаю, – сказал Андрей, – пять тонн пива вам не осилить. В баклаге тоже пиво?
– Конечно, – сказал келарь, – отец Афанасий ведь уже говорил.
– Дуняха, принеси, солнышко, кружки, которые в секции стоят, – попросил Володя.
– Которые? – спросила жена.
– Самые большие, – Дуня пошла в соседнюю комнату и вернулась с шестью литровыми бокалами.
– Не разорвет вас? – участливо спросила она.
– Дуня! – с упреком сказала Настя.
– Интеллигентка! – едва выговорила сестра недавно выученный термин. Володя едва не свернулся в бараний рог от смеха.
– Андрей! Я не могу! Парадокс близнецов, в натуре!
– Хорошо, хоть не матерится, – пожат плечами приятель.
– Я чего, – сказала как ни в чем не бывало Дуня, – я не пойму, как такую кружку воды можно выпить?
– Воды нельзя, – ответил келарь, расстегивая кошель и доставая оттуда пяток сушеных форелей, – а вот под такую рыбку можно и не одну. Пивка, правда.
Разлили пиво. Снимая пробу, Волков хмыкнул.
– Ну и пижон наш Малинин!
– В чем дело? – спросил Мурашевич.
– Он им рецепт «портера» подсунул.
– А, вот ты о чем! – протянул Володя, пробуя напиток, – м-м, действительно, «портер»! Наверное, чтобы служба медом не казалась.
– Заутреня и обедня? – полюбопытствовал игумен, прихлебывая из кружки.
– Я о жизни вообще, – туманно пояснил Мурашевич.
Пиво шло на «ура», форель тоже. Первым не выдержал игумен.
– Сейчас, я на минутку! – сказал он, поднимаясь из-за стола.
– Володя, проводи! – попросила Дуня, обсасывая хвост форели. Супруг прошел с гостем в коридор.
– Я бы и сам нашел, – сказал отец Афанасий, возвратившись.
– Наши ведь канализацию в монастыре устроили, – начал объяснять Володя, – все, как в лучших домах Бобруйска: ванная, сортир, душевые для братии. Правда, ввиду того, что ванн на складе мизер, пришлось купели из кирпича делать. На канализацию почти весь запас труб ушел. Теперь наши кулибины пыхтят над трубопрокатным станом.
– Надеюсь, это все не в Березину сливается? – спросил Андрей.
– Опыт потомков учтен, – фыркнул Володя, – все скапливается в резервуарах, а по осени жижей удобряются поля.
– Видел я, что у вас много фруктовых деревьев, – перебил отличную застольную тему игумен, – нам в монастыре тоже хотелось бы иметь свой сад. Не дадите ли саженцев?
– Это вам нужно с Рябинушкиным разговаривать, – сказал Андрей, – только потом к вам придет Малинин и передаст рецепт изготовления «Напiтка пладовага моцнага». И придется устраивать ЛТП.
Глава 17.
Возле Ратибора на табурете сидела Ильинична и смотрела, как он с омерзением ест паровые котлеты. Проглотив последний кусок, он с еще большей гадливостью уставился на кружку молока.
– Женская еда! – презрительно фыркнул он.
– Забыл, как кровью харкал, милый? – ласково проворковала Ильинична.
– Так то от медведя!
– Не от медведя, а от жратвы! – вскипела повариха, – что за издевательство над собственным желудком – пережаренное мясо и кислая капуста! Заработаешь себе рак желудка, обормот!
– Отцы и деды это ели! – буркнул Ратибор, но затем насторожился, – какой такой рак?
– Дурак! Сдохнешь, и все! – кипятилась Ильинична.
– Не сдохну, я еще молодой. Слушай, красавица, а ведь я еще даже не выяснил, как тебя зовут. Что я все: Ильинична да Ильинична. Так однажды мне придется сказать: «Ильинична, будь моей женой!» Ты этого хочешь?
– К чему тебе это? – прошептала женщина, откинувшись на спинку стула, точно пораженная в сердце.
– Должен жених знать имя своей невесты, или нет?
– Ну какая из меня невеста! – выдавила из себя она, – на погост скоро…
– Прекрати! Тебя еще можно…
– «Это» до смерти можно! – фыркнула повариха, – а мне до сих пор моя пятая графа спать мешает!
– Что тебе все-таки мешает? Не пойму никак!
– Имя и фамилия!
– Имя – это понятно, а вот что такое фамилия я, честно говоря, не знаю.
– Ну вот, о каких стенах Иерихонских мне тебе толковать, когда приходится объяснять такие примитивные вещи. Фамилия – это лицо человека, его национальный признак. Фамилия Петров, к примеру, означает, что человек – русский. Браун – англичанин, Торвальдсон – северных кровей, а Апустулакис – грек.
– А твоя как фамилия? Каких ты кровей?
– Кудельхакер, еврейских. Либо, по-вашему, иудейских.
– Язык сломать можно. Не знаю, как у вас, а у нас жену кличут по мужу. Моя покойница была «Ратиборова», а что тебе в имени твоем?
– Из-за этого самого имени я и не могу выйти замуж. Девка перезрелая! В тридцать пять годочков-то! Все мои соратники давно уехали на берег очень теплого моря, а я осталась. Дожилась – стесняюсь собственного имени!
Ратибор грязно ухмыльнулся:
– Вот срастутся мои ребра, девка перезрелая, так склепаем из тебя бабу стоящую!
– Ишь, какой прыткий! А имя не желаешь узнать?
– Ты же сказала, что тебя зовут Еврейка!
– Это – группа крови. А зовут меня Циля, но если я услышу свое имя от тебя, то сломаю остальные ребра нахрен!
– Как же мне тебя величать? – осторожно спросил Ратибор.
– Как хочешь, только на русском, но чтобы похоже было. И чтобы красиво, – прибавила она еле слышно.
– Буду звать тебя Людмилой, может и не совсем похоже, зато красиво!
Повариха ничего не успела ответить, потому что в палату ввалился майор Булдаков. Распространяя вокруг себя аромат «Шипра», он пробасил:
– Здорово больным и здоровым! Принес тебе, прапорщик, «рекальство», – майор залез во внутренний карман камуфляжа и достал предмет волнующе-волшебной формы, завернутый в оберточную бумагу.
– Последняя заначка! Армянский, пять звездочек. Принимать по столовой ложке перед едой. Гонит отличную слюну – верблюды дохнут от зависти. Ильинична, сопрешь ему из столовой ложку, которая меньше обгрызена, – не в силах продолжать дальше, майор расхохотался.
В дверь просунулась голова фельдшера.
– Кто тут разоряется! Ба! Майор Булдаков! Таблеточки укрепляющие закончились или, виноват, фенолфталеинчику приспичило?
– Иваныч, не доводи до греха! Разобью бутылку на наглой морде!
– Позвольте-позвольте! Что я вижу? Коньяк-с!
– Для желудка, – пояснил Олег Палыч.
– От катара, – надулся Починок, – а еще им цирроз лечат!
– По ложке перед едой, – оправдывался майор.
– И по стакану после! Ладно, черти, дайте хоть попробовать – это же мечта моей никчемной жизни – хлопнуть стопку армянского.
– Палыч, налей ему, – попросил Ратибор.
– Добряк ты, дружище! – вздохнул Булдаков, – ладно, Иваныч, тащи сюда мензурку из которой ты касторку по утрам трескаешь по причине непроходимости. Налью тебе грамм тридцать, но учти: алкоголь – штука коварная.
Починок скорчил рожу.
– С твоими бы вокальными данными, Палыч, да выступать перед ассенизационным обозом! Давай наливай.
– Вы, мужики, сейчас обделаетесь, – едко сказала Ильинична, – дико смотреть на двух цивилизованных каплунов.
– Женщина! – с пафосом сказал майор, – вас сделали из ребра, поэтому вы такие ребристые? Это вы на кухне своей привыкли иметь дело с каплунами, а перед вами настоящие петухи! Гм! Я хотел сказать, мужики.
– Майор Булдаков, лично мне кажется, что вы слеплены не из глины, а из лошадиного навоза!
– Alles, Ильинична, затыкаюсь! Больше тайн не