– Знаете, почему «Антитеза» плохо продается? – спрашивает он.
Я начинаю раздражаться.
– Вы уже говорили. Из-за моей фамилии.
– Нет-нет-нет-нет-нет, я шутил, – отмахивается Горазд.
– Тогда, видимо, потому, что я плохой писатель, а в чем, собственно, предмет нашего разговора?
Бармен с размаху и без предупреждения произносит матерное слово. Я оборачиваюсь на него в недоумении. Почему-то никому, кроме меня, до этого нет дела. Ненормальный какой-то.
– Предмет нашего разговора, господин Стеблин, в том, что вы хороший писатель, который пишет дрянные книги.
– Спасибо, – отвечаю я рассеянно. – Я сомневаюсь, что ваше предложение меня заинтересует.
– Какое еще предложение? – хмурится Горазд.
Рехнулся он, что ли.
– Ну вы же литературный агент, – говорю я. – Если вы считаете меня хорошим писателем, то, очевидно, пригласили меня, чтобы…
– Нет-нет-нет-нет…
Это его «нет-нет-нет» порядком раздражает, как будто бы нельзя обойтись одним «нет».
– Точнее, – говорит он, – да, я литературный агент, но, скажем так, в ином смысле.
– А какой, простите, здесь может быть иной смысл?
– Ну… – он прокашливается. – Давайте так. Персонально вы, господин Стеблин, меня мало интересуете. Не сочтите за грубость. Меня интересует то, что вы в состоянии написать. Как сказали бы там, откуда я родом, меня интересует плод вашей фантазии.
Звенит чей-то взбалмошный мобильник. Они тут сговорились или как?
– Я, – продолжает Горазд, – работаю не на конкретных авторов, а на отрасль. – Он широко улыбается. – Я за хорошую литературу.
– Я тоже за хорошую литературу, – легко соглашаюсь я. – Но извините, я ни черта не понимаю из того, что вы тут несете.
Я напоминаю себе, что дал клятву быть сдержанным. Мне категорически не улыбается заиметь себе врага в лице этого непредсказуемого субъекта. Но у меня не получается сохранять нейтралитет. Любое его слово, жест, улыбка словно красная тряпка. Я зверею от одного звука его голоса. Никогда не думал, что меня так легко вывести из себя. Горазд – это дурной сон, камень в ботинке, опечатка в идеально сложенном тексте. Он режет глаз, его не переварить и не пересилить. Я ненавижу его. Да, уже тогда я мог в этом признаться. Правда, не ему.
– Простите за банальность, – говорит Горазд, – но какие у вас творческие планы? Вы действительно собираетесь взяться за эту халтуру?
– За какую еще…
Ведь он не может знать о заказе гранда? Или может?
– Даже не думайте, – наседает Горазд. – Вам нужно написать что-нибудь свое. Что-нибудь значимое. Вы вообще планируете написать в этой жизни что-нибудь значимое?
– Официант, счет, – бросаю я.
– Или вы так и будете…
– Горазд, – отсекаю его я. – Довольно.
– Если бы вы могли написать настоящую книгу, именно настоящую, а не натужную выдумку, написать о самом себе, но так, чтобы это было интересно миллионам, написать, чего уж там, шедевр – вы бы пошли на такое? И если да, – а я уверен, что вы согласитесь – то что вы готовы были бы отдать взамен?
– Где у вас договор на продажу моей души? – усмехаюсь я.
– Это «да»? – абсолютно серьезно спрашивает он.
– Это «я пошел». Это «я устал». Это «зачем я сюда приперся».
– Мы оба понимаем, что вы этого хотите. Да или нет, – требует Горазд.
Пауза. Он смеется. Мефистофель хренов. К нам нерешительно подступает официант.
– Я угощаю, – говорит Горазд. – Не берите в голову.
Я наматываю шарф, как петлю.
– Не забывайте, что молчание – знак согласия, – он поднимается, чтобы попрощаться. – Если вы не нуждаетесь в моих услугах, то вам следует сообщить мне об этом сейчас же.
Я выхожу на свежий воздух, за мной, будто выстрел, хлопает входная дверь.
Глава девятая
Я вот думаю, через сколько меня хватятся. И кто это сделает первым. Уж точно не Лида. Напротив, она обрадуется, что я пропал с радаров. Ей так проще. Надеяться на моего издателя тоже не надо: он в курсе, что я лентяй, и решит, что я залег на дно, лишь бы меня не донимали напоминаниями о дедлайнах. Возможно, поклонники и хейтеры обратят внимание, что меня давно не видно, но, пожалуй, сочтут это за мистификацию или трусость. Да пошли они. С ужасом понимаю, что бить тревогу некому, я имею все основания сгинуть на долгие недели и месяцы. Если повезет, пару лет спустя, когда чиновники расщедрятся на реинкарнацию “Идиллии”, мой разложившийся труп обнаружат строители. Но меня уже будет не узнать.
Н-да, Горазд все рассчитал. В отличие от меня. Но тут – у меня перехватывает дыхание – я вспоминаю, что на сегодняшний вечер договорился о встрече с грандом, тем самым, который пытался нанять меня в качестве писателя-призрака. Точнее, это он договорился со мной. Позвонил вчера ближе к ночи и сообщил, что нам “есть что обсудить”. Наши с ним дела были давно закончены (вернее, так и не начаты), поэтому я слегка удивился и пошел было в отказ, но он настаивал.
– Я настаиваю, – он так и говорил. – Это в ваших интересах.
Своей требовательностью он напомнил мне Горазда, что в нормальных обстоятельствах послужило бы еще одним поводом бросить трубку, но я почему-то согласился. В любом случае, отныне у гранда была роль моей последней надежды. Надежда была так себе, но лучше, чем ничего.
Я пытался предугадать, как он поведет себя, когда я не явлюсь на встречу. Ну, допустим, он попытается дозвониться на мой номер. Я вне зоны действия сети. Он, конечно же, решит, что я его продинамил, но если дело срочное, то, возможно, он предпримет еще одну попытку пару-тройку дней спустя. И снова нарвется на сообщение, что абонент не абонент. Вряд ли после такого он отправится в полицию. Скорее всего, плюнет. Впрочем, тут все зависит от того, в чем, собственно, дело. Мне остается только надеяться, что я нужен ему как воздух. Тогда не исключено, что он будет рыть землю носом и в какой-то момент почует неладное. Но какой ему для этого нужен повод? Чего ему вообще от меня нужно?
Единственное предположение – это как-то связано с нашим проектом. Это не входило в мои планы, но придется посвятить вас в нашу задумку. Итак, первоначально ко мне обратился его помощник Хасан. Хасан был худым, бородатым и ошеломляюще умным. У меня закралось подозрение, что книжки вместо гранда пишет он. Но тогда не было бы смысла обращаться ко мне. Хасан изъяснялся примерно в таком ключе:
– Если вы не сочтете предложение моего нанимателя излишне рисковым, а также в случае, если вы готовы поступиться персональной славой ради читательского блага, то мы рассмотрим вашу кандидатуру на должность, скажем так, творческого заместителя или советника, это как вам будет угодно.
Я не планировал соревноваться с ним в красноречии, поэтому спросил напрямую:
– Почему я?
– А почему нет? – спросил Хасан.
Мы вышагивали вдоль гладкой, как лезвие ножа, реки. Хасан кутался в дорогое пальто.
– У меня не самое выдающееся портфолио.
– Полагаю, что если бы у