Но отступать было поздно. Шарманка уже пылала жаром, как раскаленная полоса металла. Казалось, она вырезана агрессивным резцом прямо на покорном воздухе. Потолок дал трещину. Струйка песка со зловещей избирательностью сбежала Мефодию за ворот.
– Пора! Если хотите – я первая! – сказала Даф и, подавая пример, взялась за ручку. И хотя сама шарманка пылала, ручка была холоднее льда.
Дафна повернула ее и торопливо отступила, чтобы случайно не коснуться еще раз. Деревянная фигурка, похожая на нее, разомкнула губы и произнесла:
Служа своим —Идешь ты до конца.Но кривит ночь в усмешкеЧерные уста.Даф побледнела и задумалась. Один из пяти лучей погас. Следом за Даф к шарманке хотел подойти Чимоданов, но его опередил Мошкин. Евгеша, видно, решил, что раз все равно придется это сделать, то чем скорее отмучился, тем лучше. С опаской глядя на раскаленную шарманку, он торопливо схватился за ручку, сделал оборот и застыл, ожидая пророчества.
– Эй, ты уснул? Отпусти ручку! Теперь иди ко мне! – подсказывая, прошептала Даф.
Лишь со второй попытки Евгеша услышал и отошел от шарманки. Деревянная фигура, такая же нелепая как он сам, со скрипом повернулась:
Вода и лед должныСоздать огонь.Но будет тот огоньВоде подобен, льдом рожден.На лице Мошкина облегчение смешалось с крайним удивлением. Он явно ожидал услышать что-то более внятное и менее запутанное.
– Теперь я! – сказал Чимоданов. – Все брысь отсюда!
Он решительно повернул ручку. Юркая фигурка, очень похожая на него самого, трижды провернулась вокруг своей оси и, выплыв в пятно света, отчетливо проскрипела:
Бывает добрым зло,Бывает темным свет.И лишь серой душеСпасенья в мире нет.– Кто серый-то? Кто серый? Сама-то хоть поняла, что сказала? Понимаешь, говорю, что несешь? – сердито забормотал Чимоданов.
Шарманка погасала. Ее красные контуры не казались больше пылающими. Звезды почти разомкнули призрачные объятия. Лишь две фигурки стояли теперь в пятнах голубоватого света. Рука Наты дрогнула, когда она коснулась ручки. К счастью, у нее хватило ума не отпустить ее, а, напротив, пугливо вцепиться сильнее. Поняв это, Ната растерялась и провернула ручку шарманки ни один раз, а два.
Шарманка задумалась, заскрежетала, но, видимо, нарушение было не очень серьезным, и она ограничилась тем, что вместо одного пророческого четверостишья выдала два:
Ты ожидаешь в жизниСкорых перемен.Но коль любовь продашь —Получишь много ли взамен?Да, сможешь не любяЛюбовь завоевать.Но можно ту любовьЛишь суррогатом звать,– сообщили ей деревянные губы. Ната скривилась, совсем не довольная тем, что услышала.
Теперь лишь одна фигура осталась в пятне света – уверенная мальчишеская фигура с длинными деревянными волосами.
– Чего ты тянешь? Если звезды разомкнутся, тебе придется остаться в каменном мешке на год! – поторопила его Дафна.
Но Мефодий не спешил. Испытывая волю, он заставил себя досчитать до пяти, спокойно подошел к шарманке и твердо повернул ручку, ладонью ощущая, как она поворачивается с негромким потрескиванием. Убедившись, что поворот завершен, он отпустил ручку и отошел.
Шарманка едва рдела. Фигурка поворачивалась с усилием, замирая, точно игрушка, у которой заканчивается завод.
«Ну что ты тянешь? Скажи хоть что-то!» – торопил Меф. Голова фигурки была пугающе похожа на его собственную. Такой же лоб, чуть запавшие усталые глаза, такие же собранные в пучок волосы.
Томительная пауза прерывалась лишь механическими щелчками. Щелчки становились все реже. Когда казалось, что завод закончился и шарманка умерла, медлительный, замирающий голос произнес:
Должно добро вонзитьКлинок в добро.Хоть торжествует мрак —Ему не повезло.И сразу – тишина. Усталая шарманка замолкла. Разомкнувшиеся звезды медленно погасали. Даф подняла покрывало и осторожно, чтобы случайно не коснуться, набросила его на артефакт.
– Больше никто из нас его не увидит, – сказала она.
Где-то близко с глухим звуком отодвинулась плита. Арей ждал их. Продолжая сидеть за столом, он кормил клочками пергамента мраморную жабу-пепельницу. Жаба с жадным чавканьем пожирала бумагу, разрастаясь на глазах. Подняв глаза, Арей неторопливо сосчитал вошедших взглядом.
– Вернулись, как я вижу, все. И что? Услышали что-нибудь достойное? – поинтересовался он.
Чимоданов начал было с негодованием пересказывать пророчество, но Арей остановил его небрежным движением руки.
– Не трудись, дружок! Я все равно ничего не запомню и не смогу разделить твое возмущение, – заметил он.
«Арей и не запомнит? У него что, склероз?» – недоверчиво подумала Даф и тотчас спохватилась, что, несмотря на уникальную память, сама не помнит ни слова из того, что шарманка предсказала Мефодию. И не только Буслаеву. Остальные пророчества она тоже забыла, за исключением того, что предназначалось ей. Должно быть, такова магия была шарманки. Каждый должен знать лишь собственную судьбу.
«Должно добро вонзитьКлинок в добро», —– с неприятной ясностью вспомнил Буслаев.
«Клинок – это, конечно, мой меч. Вдруг здесь говорится о том, что я убью Даф?» – подумал он.
Глава вторая.
ПЛЕМЯННИЦА ПРАМАТЕРИ ЕВЫ
Истинное счастье состоит в том, чтобы не реагировать на настроения извне. Ни на вопли, ни на профессиональную истерию, ни на непонятные желания непонятных людей. Сохранять огонек, как сохраняет его свеча, закрытая стеклом от пронизывающего ветра. С другой стороны, такое счастье сродни счастью тихого сумасшедшего в палате для буйных.
Инструкция стражей света № XXI
– Ну, как твои дела? У тебя, конечно, все плохо? – спросил Эдя, едва сестра, буксировавшая тяжелый чемодан на колесиках, вошла в квартиру.
Не потрудившись закрыть дверь, Зозо стряхнула с ног туфли, упавшие где попало, как неуправляемые реактивные снаряды, и мрачная, точно экстракт ночи из магического магазина, молча прошла на кухню. Эдя последовал за ней. Зозо взяла с подставки электрический чайник, побултыхала, проверяя, не пустой ли он, и стала пить холодную воду.
Я тоже обожаю накипь. В ней много тяжелых металлов, столь необходимых хрупкому организму для естественного и сбалансированного старения! – одобрил Хаврон, заметив, что сестра брезгливо счищает что-то пальцами с кончика языка.
По-прежнему не произнося ни звука, Зозо швырнула в брата чайником, который Эдя поймал с ловкостью человека, у которого нет (и никогда не будет) лишних денег. Зозо села на стул и, ссутулившись, уронила руки на колени. Ее взгляд несфокусированно уперся в кафель над раковиной. На кафеле повисли в пространстве унылые фрейдовские морковки. Эдя подумал, что Зозо выглядит как человек, едва дотащившийся домой на ослабевающих батарейках, которые теперь окончательно разрядились.
Хаврон некоторое время созерцал сестру, а затем выдал:
– Не очень-то ты похожа на человека, который только что вернулся из Египта. Где загар? Где восторг? Где разбитые сердца? Где пирамиды в глазах?
– Там в чемодане есть сувенирная пирамида за два евро. Можешь взять ее и подавиться, – едва разжимая губы, сказала Зозо.
– Оставь свои фантазии для доктора! – хладнокровно посоветовал Эдя. – Я не хочу