– Чего он такой довольный? Опять устроил на рынке ножевую драку на почве вечной дружбы между народами Крайнего Севера и крайнего Юга? – осведомился Мефодий.
– Обижаешь, родной! Прям-таки ногами пинаешь! Мы попали в дэ-тэ-пэ и вызвали ги-бе-де-де, – с удовольствием коверкая причудливо звучащие слова, сказала Улита.
Мамай стащил с круглой лопоухой головы фуражку и ухмыльнулся.
– А зачем вызывали-то? – спросил Меф.
Улита задумалась. Она и сама, видимо, не знала зачем. В аварии они попадали сотни раз и обычно даже не притормаживали.
– Почему-почему? Почемушто! Я захотела, – заявила ведьма.
– Кого? – влез пошлый Чимоданов.
Он валялся на диване в приемной (удушение подушкой на почве ревности и посягательство на отгрызание носа) и с вдохновением Микеланджело лепил человечков из пластиковой взрывчатки. Целый чемодан такой взрывчатки притащил ему прапорщик, которому позарез надо было продлить аренду. Человечков было уже около дюжины, однако признаки жизни подавал пока один. Он вяло лежал на спине и поочередно дергал то одной, то другой ногой.
Улита посмотрела на Чимоданова с лютой тоской, с какой массажистка в конце рабочего дня смотрит на притащившегося к ней борца сумо. Петруччо поспешно стушевался. Он хорошо знал этот взгляд и то, что бывает после. Когда пахло жареным, хитрый малый умел становиться ниже плинтуса.
– Меня нету! Я ничего не вякал! Это было эхо! – торопливо сказал он.
– Вот и чудесно! Я хочу быть законопослушной… И вообще, надо проявлять сознательность. Если не мы будем гражданами нашего общества, то кто?.. Чего лыбишься, Чемодан? Тридцать два – норма? Радуйся, что у тебя вообще еще есть зубы! Скоро у тебя вместо зубов будет вставлен мой ботинок! – рявкнула секретарша Арея.
Дафна подошла к Улите и осторожно подула на ее лоб. То ли оттого, что ведьма в последнее время неплохо к ней относилась, то ли потому, что дыхание рожденной в Эдеме Дафны наделено было особой силой, Улита сразу остыла.
– Ладно, ящик с ушами, считай, что тебе повезло… Рассказываю: стоим мы на перекрестке, спокойно радуем весь район своим музоном и тут – трах! бабах! – нас дергает со страшной силой. Я отлетаю носом чуть ли не в стекло. Выскакиваю из машины и что вижу? В нас врезалась девица на крошечной машинке. У нее весь передок вдребезги, а у нас задний фонарь разбит.
Мамай беззвучно заржал, показывая большие белые зубы. Два передних у него торчали немного вкось, образуя треугольную, нечасто встречающейся формы щель. Происшествие казалось хану чрезвычайно забавным. Обычно он во всех врезался, а тут врезались в него. Ну разве не смешно?
– А фонарь, может, редкий! Бедный Мамай, может, до пенсии за него не расплатится! И плевать мне, что эта девка первый день за рулем! Если ты первый день за рулем – нечего гонять! Стой себе на газончике и пыхти выхлопной трубой!.. Или по двору езди и кошек дави!
– Улита! – укоризненно сказала Даф, питавшая, как известно, страсть к кошкам.
– Что Улита?… В общем, она орет на меня, я на нее! Проорались, я говорю: нечего тут вонять уцененными духами! Вызываем ги-бе-де-де! И мы его вызываем! – заявила ведьма.
Хан снова захохотал. На этот раз далеко не беззвучно. Улите даже пришлось прерваться и затолкать ему в рот шоферскую фуражку. Мамай хохотал, давясь фуражкой. По щекам у него текли слезы.
– Приезжают. Я начинаю обрисовывать ситуацию, немножко горячусь, и меня просят помолчать… Ладно, я молчу. Мне интересно, как Мамай выкрутится. У него ж ни прав, ни документов на машину, ни страховки, только справка, что он принимал участие в битве на Куликовом поле в 1380 году в звании темника Золотой Орды и пострадал от действий русского войска. Справка выдана в тысяча девятьсот сорок седьмом году и подписана Берией.
– Что за справка? Подделка, что ли? – спросил Чимоданов.
Мамай выплюнул фуражку.
– Слушай, зачэм подделка? Берия наш был человек. Его Тухломон окучивал, – сказал он с обидой. – А-а! Что дэлаешь? Тьфу!
Улита вновь вернула фуражку на прежнее место.
– В общем, с бумажками разрулили. Но самое прикольное было, когда гаишники уже уезжали и пытались увидеть нашу машину в зеркало. Я вижу: и так они его крутят, и сяк – ан нет ее. Глаза видят, а в зеркале – тю-тю.
– Почему? – спросил Меф. Он смутно догадывался о причинах, но чувствовал, что Улите приятно будет сказать самой.
– Видишь ли, у нас особая машина. Если я ничего не путаю, она была взорвана восемнадцать лет назад в Намибии… – заметила ведьма.
– Но это же грустно! Сидеть там, где когда-то… – поежившись, сказала Даф.
Улита мрачно посмотрела на нее.
– Этого ты могла бы не говорить, светлая! Но если других радостей все равно нет, а вместо эйдоса в груди высверленная дырка, в самых грустных вещах можно найти немало утешительного.
Даф спохватилась.
– Прости!
– Пока прощаю, – отвечала Улита, особо подчеркивая голосом слово «пока».
Даф достала флейту, погладила ее, такую родную и привычную, грустно посмотрела на мундштук и спрятала. Ей хотелось играть, но не здесь же, не в резиденции мрака. Когда несколько тысячелетий подряд играешь по три часа в день, это становится не просто привычкой, а болезненной потребностью.
– Светлая, ты похожа на курильщика опиума! – сказала Улита.
– Почему?
– Только они с такой тоской нюхают мундштук.
– Я его не нюхала!.. Ну спасибо, что ты так думаешь! – сердито ответила Даф.
Недавно восстановленное стекло на парадной фотографии ста первых бонз мрака (снято на торжественном обеде в честь Варфоломеевской ночи, Арей третий слева в верхнем ряду) треснуло сверху вниз.
– Здесь не говорят «спасибо»! Думай, где ты! – напомнила Улита, с удовольствием наблюдая на стекле еще одну трещину, на этот раз горизонтальную.
Мефодий услышал скрипучий смех Чимоданова. Петруччо смеялся редко. Только когда кто-то умирал, или ломал ногу, или происходило нечто подобное.
– Что за смех в зрительном зале? Разве кто-то уже повесился? – холодно поинтересовался Меф.
Чимоданов смутился и перестал смеяться. Он и сам не смог бы объяснить, что его насмешило, и это тревожило.
Мамай распрощался и уехал. Петруччо, которому нужно было встретиться с приятелем, увязался с ним, захватив свою коллекцию монет. Зудука пристроился в рюкзаке за его спиной. Наученный горьким опытом, Петруччо обшарил его карманы и вытащил две газовые зажигалки, гильзу от автомата, два охотничьих патрона и пузырек, набитый спичечными головками. Лишенный своих сокровищ, Зудука, однако, не выглядел расстроенным. Шмыгнув носом, он зловеще нырнул в рюкзак и потянул шнурок, затягивая горловину.
– В правом ботинке у него была заначка!