Склепова вздохнула, посмотрела на сизые ночные тучи и деловито сказала:
– Ладно, Шурасик, ближе к телу. Дальнейшая философия только после опускания монетки в гадательный аппарат…
Шурасик рассеянно взглянул на нее. Он все еще осмыслял слова Гробыни, пытаясь препарировать все сейчас услышанное с точки зрения логики. Он ощутил вдруг, что Склепова намного мудрее его в человеческих отношениях и глаз у нее куда как зорче. «Моя стихия книги. Мертвые опосредованные знания. В бытовых вещах я разве что на ступеньку опережаю банального дауна», – с грустью подумал Шурасик.
– А? – переспросил он, заметив, что Склепова выжидательно уставилась на него.
– …и Б сидели на трубе! Говорю, все, что я несла, – это так, речевые упражнения. Типа сам себе логопед. А теперь слухай сюды, теть Шура, и не урони слуховой аппарат! Сегодня я узнала кое-что странное, вконец запуталась и решила получить халявную консультацию умняшки.
– Мою? – уточнил Шурасик.
– Ясный перец! Других умняшек в нашей кондовой психушке не наблюдается… Сегодня у меня сорвалось днем свидание, и я заскочила в читалку полистать «Сплетни и бредни». Обожаю истории чужого успеха. Была дура-дурой, сопли на кулак мотала, глазки в кучку, языком пол подметала, а потом – хлоп! – и в дамках!.. Может, думаю, и мне за Шейха Спирю замуж выскочить? Личный ковер-самолет, нефть и чемоданы бриллиантов. Вот только тошнот Спиря страшный, и зубы у него, как у лошади… В общем, листала я журнальчики, мне надоело, и я решила побродить между стеллажами. Зашла вначале в свободный доступ, а потом отправилась к запретным полкам…
– Неужели Абдулла разрешил? – ревниво спросил Шурасик. Он был убежден, что право бродить, где вздумается, кроме преподавателей, имеет только он один.
– Разрешил? – подняла брови Гробыня. – Проснись и пой, лапа! По пятницам у Абдуллы литературная тусовка. Он дюжинами вызывает умерших поэтов, чтобы было кому завывать рифмованные проклятия. Поэты отплевываются, но на тусняк заявляются с завидным постоянством.
– Думаешь, я не знаю про тусовки! Однажды я даже зачитывал там свою курсовую. Им всем ужасно понравилось. Абдулла сказал, что даже понял некоторые слова, – с гордостью проговорил Шурасик.
– Хм… В общем, я забрела в закрытый доступ и стала искать книжечки про вирусную любовную магию. Вот бы, думаю, весь мир в меня влюбился! А тут – фук! – слышу голос. Угадай чей? Поклепа! Ты сам знаешь, Шурасик, я девушка скромная, мне Гроттерша с Пипой и так все нервы испортили, и лишних истерик на голову не надо. Я нырнула за стеллаж и затаилась. Вначале только Поклеп говорил, потом кто-то стал ему отвечать. Я слышу, что это Безглазый Ужас! Остановились от меня – рукой дотянуться. Я затаилась, почти не дышу, только шепчу про себя заклинание временной невидимости, чтоб не засекли…
– И о чем они говорили? – нетерпеливо спросил Шурасик.
Гробыня извлекла зудильник и стала быстро водить пальцем по поцарапанному дну, вычерчивая руны.
– А вот… Я же хитрая девочка!.. Я все записала! Как говорят лопухоиды, самый дешевый подслушивающий аппарат лучше самой хорошей памяти!..
На дне миски в сетке царапин появились стеллажи с книгами. Долгое время Шурасик, кроме книг, ничего не различал, и, поняв это, Склепова ткнула длинным ногтем в угол экрана.
– А ты чего ждал? Широкоформатного кино? Я зудильник смогла только боком просунуть.
Шурасик увидел Поклепа и Безглазого Ужаса. Ужас парил в полуметре от пола в заляпанной кровью рубахе, мертвенно-неподвижный и отрешенный. Лишь пустые глазницы пылали сосредоточенной яростью.
– Иногда я бываю крайне умной. Со звездами гениальности, сияющими на небосклоне яркой судьбы. Все, слюшай, дорогой! – уточнила Склепова и усилила звук.
– Недавно что приплыли водяные. Крышку нашли на океанском дне далеко от острова, – услышал Шурасик голос Поклепа.
– Это еще только первый знак, – отвечал Ужас.
– Вероятно, стражам и Мефодию Буслаеву на это и наплевать, но только не нам… Наш магический мир зависим от такого рода событий!.. Пока я не говорил об этом даже Сарданапалу, но скрывать дольше невозможно, – продолжал Поклеп.
– Но это лишь крышка…
– Крышка? Ничего себе крышка! Мраморная плита весом в пять тонн! Ее отбросило в океан и раскололо на три или четыре части! Все защитные руны повреждены или уничтожены! Наша магия больше не контролирует ЕГО! – взвизгнул Поклеп.
Безглазый Ужас ухмыльнулся.
– Ваша магия и раньше не слишком с ним справлялась. Что для НЕГО ваша дюжина рун? Все равно что опутать спящего слона ниткой и говорить, что он связан. Когда же нитка лопнет, кричать: «Караул! Волшебство бессильно!» Возможно, слон просто случайно шевельнулся во сне.
– Он шевельнулся, но он может и проснуться! Надеюсь, ты не забыл, что случилось с магической школой в Скаредо? – напомнил Поклеп.
Глазницы Ужаса полыхнули холодным огнем.
– Можешь не рассказывать мне про Скаредо, маг. Я прожил в этой школе не меньше века, и все происходившее в ее худшие часы и дни происходило на моих глазах… Когда школа в Скаредо опустела и там не осталось никого, кроме нас, призраков, и горстки трепещущей от ужаса нежити, мне пришлось перебираться в Тибидохс. Я не бежал с корабля, я не крыса. Просто корабля не стало. Признаться, после Скаредо, с его ренессансным великолепием, Тибидохс первое время казался мне совсем убогим и провинциальным.
– Тогда не тебе объяснять, что может произойти. Тибидохс – вторая по удаленности магическая школа от ТОГО места. Первой была школа в Скаредо… – сказал Поклеп.
Безглазый Ужас пожал плечами, погружаясь в бездны апатии. До полнолуния, когда он был склонен звенеть цепями и растекаться мыслями по кирпичной стене, оставалось еще добрых две недели.
– Что ж, все может быть… В любом случае, разбитая крышка – это лишь первый знак. Вскоре должен быть еще один… И вот тогда сомнений, что ОН пробудился, действительно не останется. Пока бы я советовал разогнать всех учеников по домам и разъехаться самим, – философски заметил он.
Завуч всполошился.
– Разогнать учеников? Ни в коем случае! Если на Лысой Горе о чем-то пронюхают, нашу школу просто закроют. И никогда потом уже не откроют. Я этих перестраховщиков знаю. Им только дай