Сейчас последуют вопросы о том, как они оказались в войске эльфов и – самое главное – как они его покинули.
Но Гундихар то ли заметил красноречиво сердитый взгляд девушки, то ли сам догадался о собственной оплошности. По крайней мере, он попытался увести разговор от опасной темы:
– А что слышно про дела на севере? И в Архипелаге?
– Э… ну… – Вилоэн тар-Готиан мгновение помялся. – С севера мы не получаем известий, но Харугот из Лексгольма, судя по всему, не оставил попыток захватить Терсалим. Если это ему удастся, то в руках консула окажутся земли сразу двух империй и он станет одним из могущественнейших правителей Алиона… Болтают что-то о нашествии йотунов, о новых тиренах на склонах Опорных гор, но в это я не верю. А в Архипелаге тоже война, кто-то из гоблинских князей решил объединить все острова под своей властью и почти добился успеха…
– Азевр рычит, пускает слюни, а колокол Адерга звонит, не переставая, – сказал Гундихар. – С одной стороны, ничего хорошего, а с другой – только в такие времена обычный родан может добиться многого…
Сотник покосился на него, но ничего не сказал.
Они миновали пустой, наполовину разрушенный город и вышли к причалам. Эльфийский корабль открылся во всей красе, со смолеными бортами, покрытыми резьбой, и фигурой Сифорны на носу – непостоянной и неистовой хозяйки морей. Богиня улыбалась, руки ее были вскинуты, а изящный торс покрывала рыбья чешуя.
– Прошу вас на борт «Доблести предков», – сказал Вилоэн тар-Готиан, делая изящный жест.
Широкие сходни заскрипели под ногами эльфов, несших Бенеша и посланца Великого Древа. Саттия двинулась следом, глянула вниз, где у борта плескала вода. Гундихар закряхтел, должно быть, вспоминая предыдущее плавание, закончившееся около Теноса.
Они оказались на палубе, просторной, словно городская площадь.
Башнями поднимались носовая и кормовая надстройки, на каждую вело по две лестницы. Четыре мачты несли на себе такое множество парусов, что ткани хватило бы для того, чтобы сшить штаны для бога. Тянулись многочисленные веревки и канаты, блестели смоленые доски.
И всюду, где только можно, на фальшбортах, на перилах, на люках, виднелась искусная резьба. Сельтаро украшали свои корабли даже в ущерб мореходным качествам, и отучить их от этой привычки не могло ничто.
– Ларгуэн лас амаррас! Партимос![2] – крикнул сотник, ступивший на борт последним, и всё на судне пришло в движение.
Нет, эльфы не бегали и не орали, как матросы с того же «Дракона», все делалось молча и с достоинством. Но не успела Саттия и глазом моргнуть, как сходни оказались убраны, загрохотала якорная цепь. «Доблесть предков» содрогнулась всем корпусом и медленно двинулась прочь от берега.
С шелестом упали белые паруса со скалящимся алым львом.
– Проводить вас в каюту для гостей или желаете посмотреть на отплытие? – спросил тар-Готиан.
– Посмотрим, – сказала Саттия. – Кстати, мы до сих пор не назвали наших имен…
Этого момента она ждала и боялась. Как отреагируют сельтаро на то, что она не просто из младших эльфов, а еще из Ланийской марки, чьи обитатели веками жили меж людей и не могли сохранить кровь в чистоте?
– Рад буду познакомиться. – Сотник улыбнулся столь торжественно, словно перед ним была по меньшей мере герцогиня.
Услышав имена девушки и гнома, он лишь кивнул и проговорил:
– Будьте моими гостями, Саттия тар-Ролан и Гундихар фа-Горин. На время я вас оставлю, но позже мы обязательно побеседуем…
Он отошел. Гном хмыкнул в бороду, а Саттия облегченно вздохнула и откинула со лба выбившуюся из прически прядь. Пока все прошло нормально, но кто ведает, что будет дальше?
Они стояли у борта и смотрели, как медленно и величественно, словно танцующий кит, разворачивается эльфийский корабль. Скрипел такелаж, покачивались мачты, бурлила вода под килем.
А потом «Доблесть предков» вышла из бухты Харида и поймала ветер. Паруса надулись, и Тенос начал удаляться. Сначала он превратился в зеленую кляксу, затем в пятнышко на горизонте. И только когда исчез совсем, Саттия наконец поверила, что вырвалась с этого проклятого острова…
Судно шло на юго-восток, и шумели у бортов волны.
Харугот из Лексгольма натянул поводья, останавливая коня.
– Клянусь Великой Бездной, все это уже было, – сказал он. – Осталось лишь повторить то, что мы совершили в прошлом году.
Свита, вслед за консулом Золотого государства поднявшаяся на круглую вершину холма, промолчала. Никто не осмелился сказать, что войска устали, что их несколько меньше, чем было тогда, и что во время битвы при Обманной речке у Серебряной империи не имелось союзников в виде орков Великой степи.
Все это Харугот знал сам и все равно собирался победить снова.
В этот раз войска сошлись чуть севернее, чем в прошлый, на древнем тракте, соединяющем столицы двух империй.
– Ари Форн, как ты оценишь их позицию? – спросил консул.
– Они хорошо укрепились, – осторожно проговорил седой командир большого полка, едва не казненный за неудачу при осаде Терсалима. – Я бы не рискнул атаковать их до тех пор, пока не подойдут тердумейцы.
Харугот прибыл к войскам семь дней назад. Приказал посадить на кол нескольких таристеров, отправил орков ловить убежавших в степь дезертиров. Увеличил пайки и дал всем знать, что скоро подойдет помощь. И толпа, чьи мысли были лишь о том, как выжить и побыстрее вернуться домой, вновь стала армией.
Правда, тердумейцы, известные любители медлить и путаться в трех соснах, пока опаздывали, но должны были подойти через несколько дней.
– Верно говоришь, у них хорошая позиция, – сказал консул. – Но ждать мы не можем, мы должны атаковать и победить сейчас.
Войско императора заняло пространство между двумя холмами, оседлав дорогу. И, как положено по всем правилам воинского искусства, выстроило лагерь со рвом, вышками для наблюдателей и частоколом.
Над лагерем поднимались знамена легионов, черные стяги с Синей Луной, вились флаги орочьих родов.
– Наверняка там прячутся баллисты и прочие военные машины, – продолжал Харугот рассуждать вслух, – но у нас есть чем им ответить. Ведь так, брат?
– Конечно, брат, – с улыбкой ответил Шахияр, шах Западной степи. – Наши родичи с востока – не воины, а имперцев мы трепали, словно орел – суслика, и будем трепать снова.
Вождь примерно половины орков Алиона до сих пор полагал, что действует по собственной воле. Он так и не догадался, что в день капитуляции Лузиании стал рабом правителя Безариона. Никто из приближенных к шаху магов не смог разглядеть, что на него наложено заклинание.
– Смелые слова, – сказал консул. – Сегодня нам понадобятся еще смелые дела. А теперь… вы все знаете, что делать.
Он успел хорошо изучить нрав нынешнего императора Серебряной империи и понимал, что тот не будет атаковать, не имея преимущества в силах. Поэтому Харугот не сомневался, что у него есть время