Но, пока инспектор Крабов не заявился, мне требовалось сделать пару телефонных звонков. Так сказать — на опережение. И я предпочел звонить из Хмельной, так я прозвал свой пивоваренный подвальчик.

Первым делом я дозвонился до господина Чистоплюя и обрадовал его новостью, после чего задал риторический вопрос:

— Мы продолжаем расследование?

— А вы намерены отказаться? — вопросом на вопрос отозвался Иероним Балаганов.

— Я — нет. Я всегда иду до конца. А вы?

— Скажите, вы хоть продвинулись? — не заметил моего вопроса господин Чистоплюй.

— Стали бы на меня охотиться в противном случае, — усмехнулся я.

— Тогда продолжайте. Только так. Истинно так, — распорядился Иероним Балаганов.

Я повесил трубку и позволил себе расслабиться на минуту. Развалился в кресле, собираясь с мыслями. Я так уверенно ответил господину Чистоплюю, что у меня есть версии, что сам чуть было не поверил в это. На самом деле — голый пустырь. Только летающий мусор, но ни одной дельной дороги, ни травинки догадки. Я не имел представления, почему похитили Романа Романова. Но знал, в каком направлении двигаться. А это главное!

Вторым делом я дотянулся до школьного приятеля Степана Прокуророва. Звонил я ему на мобилу, поскольку рабочего номера не знал. Откликнулся Прокуроров сразу же.

— Кто это? Туровский, ты, что ли?

— Степ, я. Дело к тебе есть.

— Я уж обрадовался, что ты за жизнь встретиться хочешь. А у тебя опять дело, — недовольно пробурчал Степан Прокуроров. — Ну, выкладывай.

— Мне нужно узнать все, что возможно, о Родионе Сельянове.

— Кто таков?

— Все, что мне известно, так это то, что он работает адвокатом в бюро «Моисей».

— В первый раз слышу о «Моисее». Что‑нибудь есть еще?

— Телефон.

Я надиктовал номер.

— Ну, будь. Вызнаю, позвоню.

— Степ, если у тебя завтра вечером планов нет, заезжай. Мы на канале Беринга обосновались, — предложил я.

— Я в курсе. У меня адрес есть.

До прихода инспектора Крабова оставалось еще минимум полчаса, если Гонза уже успел позвонить. Текущих дел по пивоварению у меня не наличествовало. По крайней мере, настолько срочных. И я включил телевизор. Столичный канал, использовавший в качестве значка имперского двуглавого орла, транслировал новости. Мне подфартило как всегда. Вещали о подготовке празднования трехсотлетия Санкт‑Петрополиса и как обычно катили бочку на нашего губернатора — Владислава Пятиримова. Суть всего наезда сводилась к тому, что добрая половина выделенных на празднование денег куда‑то исчезла. Доподлинно было известно, что из Москвы деньги ушли, а Пятиримов разводил руками и убеждал прессу, что никогда не видел вышеозначенной суммы, а все слухи о том, что сумма эта покинула Москву, — навет прессы, тщательно спланированный и по нотам сыгранный спектакль. Пятиримов даже грозился указать на режиссера представления, но его никто не слушал.

Лично для меня ясно было одно — политической карьере Владислава Пятиримова крышка. Ему дадут отпраздновать трехсотлетие и даже, возможно, дадут досидеть губернаторский срок, после чего упекут за расхищение по указу императора. Грешно тырить в таких масштабах, да притом так нагло.

Закончив обсасывать коррупционную тему, ведущий доложил о готовящемся приезде сэра Пола Маккартни в Северную Венецию. Вкратце он рассказал историю группы «Битлз», помянул известную песню «Назад в Россию» и напомнил о концерте экс‑битла в Москве на Красной площади.

Я прогнал каналы. Но везде одно и то же. Время новостей. Не о трехсотлетии, так об оккупации Ирака Социалистическими Соединенными Штатами Америки; не об Ираке, так о концерте сэра Пола; не о Маккартни, так о коррупции в губернаторских кругах Санкт‑Петрополиса.

Замкнутый круг.

Я уж отчаялся увидеть что‑нибудь полезное, как надобность в телевизоре отпала.

Я узнал о явлении инспектора Крабова раньше, чем мне сообщил Гонза Кубинец, спустившийся в Хмельную. Сверху раздался надсадный рев старого медведя, в последний раз забравшегося на самку, затрясся пол и захлопали двери. Я уж забеспокоился о сохранности своего пива. Вдруг звуковые колебания оказывают на него пагубное воздействие? Я направился сквозь Хмельную к лифту и столкнулся с Кубинцем, выходящим из лифтовой кабины.

— Крабов прибыл, — обрадовал Кубинец. — Очень счастлив, что труп в нашем доме. Теперь у него появился повод отобрать лицензию.

— Пусть попробует, — хмуро бросил я.

Появилось ощущение, что стены стали сжиматься, норовя меня раздавить, и тут же пропало. Но я принял это за знак свыше.

Петр Петрович Крабов вполне соответствовал тому облику, что рисовал шум, производимый им. Медведь с незажженной сигарой в зубах, втиснувшийся в костюм, топтался в нашей прихожей, скептически оглядывая неподвижное тело Ирисова. Поручик Ираклий Стеблин находился подле. Вокруг Крабова суетились люди в форме, раскладывали свои инструменты эксперты, сверкали вспышками света фотоаппараты. Завидев меня, Крабов всплеснул руками и взрычал:

— Туровский, я же предупреждал вас, не давайте мне повода. Отчего же вы так непослушны? — Инспектор Крабов хищно рассмеялся. — Ну рассказывайте, Туровский, вы сами подвешивали бедолагу или за вас это сделал Гонза?

— Во‑первых, — учтиво, пытаясь сохранить хладнокровие, сказал я, — прошу учесть, Крабов, у нас действует презумпция невиновности…

— К черту, Туровский, бросьте фиглярничать. — Улыбка сползла с лица Крабова.

— Во‑вторых, поручик Стеблин, будьте свидетелем. Инспектор Крабов позволяет предвзято относиться к нашим персонам.

Стеблин нахмурился и, потупив взор, точно от стыда, отчеканил:

— Петр Петрович, право же, вы загибаете.

— Бросьте, Стеблин, у нас появился прекрасный шанс. А вы хотите испортить всю партию, — подавляя подчиненного, заявил инспектор.

Крабова похлопал по плечу низкорослый толстячок в очках с сильными линзами. Он напоминал дряхлую черепаху, угодившую в суп.

— Извините, инспектор, у повешенного на шее обнаружены следы инъекции. Осмелюсь предположить, что он был отравлен. Скорее всего, ампула была выстрелена. Точно можно будет сказать только после экспертизы.

Крабов расплылся в улыбке и хлопнул в ладоши.

— Теперь, Туровский, вам нужно проявить чудеса изворотливости, чтобы сохранить свою задницу в сухости и тепле.

— Не беспокойтесь, Крабов, я скользкий как угорь. Выползу, — пообещал я, сохраняя хладнокровие. Инспектору мое заявление пришлось не по вкусу.

— Туровский, я лишаю вас лицензии вплоть до окончания следствия по делу об убийстве Ивана Ирисова.

Гонза скривился и сжал кулаки.

— Я обжалую такое решение, инспектор, в городском управлении, — пообещал я.

— Ничего вам не светит, Туровский. Это стандартная процедура, — парировал Крабов.

— Да, но у меня есть алиби. — Я вкинул в партию козырь.

Инспектор Крабов нахмурился, отчего его лицо стало напоминать театральную маску, отображающую скорбь.

— Когда приехал Ирисов…

— А зачем он приезжал? — прервал меня Стеблин.

— Почистить компьютер. У меня были подозрения на «Траян». Вчера слишком долго и неаккуратно Гонза шастал по Сети, — разъяснил я.

Кубинец досадно хмыкнул, но промолчал.

— Так вот. Когда приехал Ирисов, у меня находился один из работников Иеронима Балаганова, со‑президента компании «Седуктиве Бед».

Лицо Крабова вытянулось, точно он повстречал своего покойного дедушку.

— Потом Ирисов остался, а мы уехали. Около двух часов я провел с Иеронимом Балагановым. Гонза был со мною. Затем мы вернулись в сопровождении двух сотрудников и обнаружили тело. Вот в общем‑то и все. Так что если бы мы