В аптечке имелось много всего — не аптечка, а небольшой чемоданчик с распоследними медицинскими чудесами, инструкции к которым я подробно изучил на досуге. При этом лежали там и самые обычные хирургические инструменты, необходимые нашему брату экстремалу, в частности проволочный зонд и пара гинекологических щипцов. Эти жутковатого вида предметы как нельзя лучше подходили для извлечения пули из раны. Один из них, кстати, так «пулевым» и назывался — для того чтобы достать мягкую ружейную пулю, самое то что надо. Но сначала надо понять, как глубоко во мне засел бандитский подарок.
Я решил, что пары шприц-тюбиков с местным анестетиком и морфием для начала мне будет достаточно. Оказалось, переоценил себя. Когда я ввел зонд в рану, показалось, что еще пару сантиметров вглубь — и отрублюсь напрочь.
— Помочь? — поинтересовался Японец, со своей табуретки наблюдавший за процессом. Я помотал головой — лучше тебя самого никакой хирург не почувствует насколько погано обстоит дело.
Дело обстояло не очень. Бедра у меня мясистые, много прыгать-бегать приходилось и в детстве, и позже, вот их и разнесло. Пуля же засела глубоко и, похоже, неслабо деформировалась. Тянуть щипцами замаешься, и далеко не гарантия, что достанешь. А если и достанешь, то рану разбередишь страшно — чтоб щипцы в нее ввести, ее расширить придется, плюс расплющенный комок свинца ее раздерёт. Загниет после операции как пить дать, даже регенерон не поможет.
Я вытащил зонд, откинулся на спинку кровати и улыбнулся.
— Подкинь-ка мне еще один шприц, — сказал я. — А потом тащи сюда свой шомпол.
— Ты хорошо подумал? — поинтересовался Японец, протягивая мне пластмассовую ампулу с иглой на конце.
— Лучше не бывает, — сказал я, втыкая в трицепс иглу.
Когда морфий колешь не по вене, а в мышцу, то «приход» намного мягче. Тебе просто хорошо, боль воспринимается как нечто постороннее, к тебе отношения не имеющее. Хотя смотря какая боль…
— Этот тюбик был последним? — спросил Японец, протягивая мне раскаленный шомпол. Конец стального прута, за который он держался рукой, был обернут толстым слоем бинта.
Я кивнул.
— Может, лучше было по вене пустить?
— Тогда б я просто отъехал и пулю не почувствовал, — сказал я, поливая стальной штырь хлоргексидином. Шомпол зашипел, словно разъяренный кот, после чего я дополнительно протер его стерильной салфеткой, смоченной в спирте.
Самое время.
Я осторожно согнул ногу в колене и ввел в рану еще теплое железо. Под кайфом было, конечно, проще, но, когда шомпол начал раздвигать раневой канал, кайф куда-то делся, словно я и не колол ничего. Наверно, морфий с потом вышел, который заливал мне глаза и градом стекал с шеи за воротник…
Война и Зона — синонимы, это каждому ясно, кто побывал и там и там и кому есть с чем сравнивать. Так вот, обе эти подруги только на картинках хороши. Или в романах. Или в кино, если режиссер не хочет пугать зрителя или сам ни черта не знает о том, что снимает. Или в игре компьютерной. Но что такое на самом деле война, понимаешь лишь на войне. Когда руки-ноги оторванные, еще сокращающиеся увидишь. Когда первого врага своими руками пристрелишь, или и того хуже, на нож примешь. Когда идущая в разведку по тылам врага группа спецназа вынуждена зачищать всех, на кого случайно наткнется, в том числе детей и женщин. Потому как вопрос стоит просто — если останутся жить свидетели, то погибнет группа. И ты понимаешь, что это правильно.
Но острее всего и война, и Зона воспринимаются, коли придется первую пулю или осколок в себе ощутить. Вот тогда оно и проберет до косточек, до мяса, до мозга. До каждой клетки дойдет чем оно отличается от пейнтбола-страйкбола или компьютерной стрелялки. Болью оно отличается. Реальной болью, грязью и кровью. Болью раны, грязью в ране и кровью из твоей, и только твоей раны…
— Так, — сказал я, нащупав шомполом пулю. — Давай нож.
— В смысле? — не понял Японец.
— «Бритву» мою сюда давай.
Сталкер пожал плечами и осторожно протянул мне мой боевой нож. С восточным почтением к этому совершенному оружию, двумя руками, не доставая из ножен…
«Бритва» не раз выручала меня в моих странствиях по Зоне. И на острове я тоже с ней не расставался — у любого нормального мужика хороший нож всегда должен быть под рукой — и на войне, и в мирной жизни. За это время я заметил одну интересную особенность — на полированном клинке «Бритвы», откованной из одноименного редчайшего в Зоне артефакта, не задерживалась ни вода, ни масло, ни какая-либо другая жидкость или субстанция.
Он всегда был идеально чистым, а однажды я увидел, как на него опустилась какая-то крылатая мошка — и тут же скатилась со странного металла высохшим трупиком. После чего я провел лабораторный анализ, который подтвердил мои выводы. Нож был всегда идеально стерильным, убивая все живое, что прикасалось к нему… кроме своего хозяина. Конечно, если б человек дотронулся до «Бритвы», он бы не умер мгновенно, но те, кто соглашались на подобный эксперимент, через полчаса начинали жаловаться на недомогание. Да и из моей памяти еще не стерлись впечатления, когда разъяренный нож при поддержке «Чистого неба» распилил на двоих жизнь сталкера, пытавшегося отправить меня на тот свет. В общем, хороший нож мне достался. Чистая, незамутненная смерть, не нуждающаяся в дополнительной стерилизации.
— Что это ты с ним так почтительно? — усмехнулся я. От усмешки лопнула пересохшая нижняя губа. Я слизнул с нее капельку крови — на этот солоноватый вкус мозг реагирует странно, отвлекая сознание и немного гася любую боль. Сейчас самое то, что нужно перед решающим моментом.
— Он жадный до крови, — сказал Японец. — Я чувствую это. Оружие такой силы забирает души тех, кого оно убило. И если в человеке, который им владеет, недостаточно личной силы, то скоро этот нож будет владеть своим хозяином, предварительно забрав себе его душу. Или убив ее, если эта душа ни на что не годится. В древности японцы называли такие клинки «жадными до крови» и уничтожали их вместе с мастерами, изготовившими настолько ужасное оружие.[6]
— Уверен?
— Мои мечи тоже жадные до крови, — ответил Японец.
— Значит, их хозяин знает, как обращаться с таким оружием, — сказал я, возвращая нож и при этом мысленно обращаясь к нему с просьбой, как к живому существу. — Думаю, «Бритва» не будет против, если ты немного поможешь ее владельцу. Мне сейчас ножом работать не особо удобно, так что я надавлю, а ты вырезай пулю.
Японец, не задавая лишних вопросов, взял «Бритву», я же, собравшись с духом, надавил.
Я знал, что сейчас на тыльной стороне моего бедра вспухла неслабая