– Товарищ военврач, а как вас величать по имени-отчеству? А то как-то излишне казенное у нас общение получается. Да с перекосом. Вы ко мне по имени-отчеству, а я вас… – развел я руками.
Доктор, снимая вскипевший чайник со спиртовки, и священнодействуя над процессом заварки, охотно откликнулся. Все же врачи редко бывают чинодралами.
– Ну, что ж… Резонно… Давайте знакомиться заново. Соломон Иосифович Туровский, – представился эскулап. – Ваш лечащий врач, кроме ноги. Ее хирурги лечат. В детстве меня мама Шлёмой звала. Но чаще шлимазлом. Потому, что я не хотел торговать в шинке, а читал книги и мечтал поступить в университет. Но для этого надо было окончить гимназию, хотя бы экстерном. И дело даже не в том, что там была процентная норма для еврейских мальчиков, а в том, что мы не были столь бедны, чтобы за мое обучение платил кагал #. А родители при всем желании не могли выделить столько денег из семейного бюджета на одного из семерых детей. Дело прошлое… Угощайтесь, Ариэль Львович. Чем богат по нашим-то военным временам. Посидим спокойно как два еврея. Ир редн идиш?
# К А Г А Л – руководство самоуправляемой еврейской общиной в Российской империи.
– Извините меня, Соломон Иосифович, но я не понял вашу последнюю фразу, – переспросил я.
– Я спросил: вы говорите по-еврейски? На идиш? – пояснил доктор.
– Не обижайтесь на меня, Соломон Иосифович. Просто я вернулся с того света и ничего об этой жизни не помню. Совсем ничего. Где я? Кто я? И даже когда я?.. Тем более я не помню, что такое идиш.
– Вы пейте чай, Ариэль Львович, угощаетесь всем, что на вас смотрит. А идиш, молодой человек, это еврейский язык. Не единственный. Есть еще ладино на котором говорят сефарды. Иврит, доступный лишь раввинам и цадикам #. В древности еще евреи говорили на арамейском языке, который уже никто не помнит. Ну, а евреи Российской империи, Австро-Венгрии и Германии говорили на идиш. И зовут нас, в отличие от других евреев, ашкеназами. Но если судить по тому, как вы великолепно изъясняетесь по-русски, без малейшего признака еврейского акцента, могу предположить, что в детстве вокруг вас никто не говорил на идиш. Потому вы и не поняли эту мою фразу. А на идиш в Советском Союзе издаются литературные и общественно-публицистические журналы. Газеты. Есть богатая художественная литература. На Малой Бронной улице в Москве стоит еврейский театр, куда я рекомендую вам обязательно сходить, когда они вернутся из эвакуации. Я в детстве страшно не любил наш штетл # под Туровым, это в Белоруссии, рвался оттуда на широкую волю. В большой мир. Мечтал раствориться в нем. В еврейском местечке мне было душно. Меня унижала крайняя мещанистость окружения, которая кроме денег и бога знать ничего не хотела. А сейчас я с умилением смотрю в театре пьесы о дореволюционной жизни в таких же маленьких штетлах. Старею, наверно… У нас на Иерусалимке напротив моего дома была аптека. Какая на ней была вывеска! «Ставим банки, пиявки, пускаем кровь. А также играем на свадьбах». Восторг! И наш семейный шинок не отставал. «Кошерная кухня с ночлегом». Как вам? Меня тогда это дико раздражало, теперь умиляет.
#1 Ц А Д И К – праведник, святой, безгрешный человек в иудаизме, особенно в хасидизме, где цадик – духовный наставник наделенный чудодейственной силой.
#2 Ш Т Е Т Л – еврейское местечко в черте оседлости.
Соломон Иосифович вздохнул. Протер пенсне и положил его на стол.
– Даже поговорить об этом не с кем. Богораз давно и окончательно выкрест. Со всеми вытекающими. С бабами-санитарками о таком не поговоришь – не поймут. Хотя, подсовывал я им читать Шолом-Алейхема, на русском конечно. Им нравится. Наверное, ностальгирую, – доктор с хрустом сломал в кулаке сушку, но есть ее не стал. – В нашем шинке было три комнаты с отдельным коридором, которые мы сдавали под ночлег. Большее время они пустовали – кому нужна гостиница на тупиковой дороге? Постоянными клиентами были только местные проститутки, которые приводили своих клиентов днем, заодно и обедали у нас за их счет. И так получалось, что все, что моя мать готовила на продажу, клиенты шинка не съедали – они больше приходили пить водку без закуски, и доставалась вся эта вкуснятина нам – детям. Так, что я не могу кивать на голодное детство. Бедное – да. Голодное – нет. Одна из этих девиц легкого поведения – красавица Рива, в одной из этих комнат лишила меня невинности. Даже не за деньги, а просто так из интереса. Скучала в простое. И научила, как доставить женщине истинное наслаждение. Я даже ревновал ее к ее клиентам. Потом… Потом была уже взрослая жизнь, которая как определил мой отец больше всего похожа на детскую сорочку – коротка и обосрана.
Врач замолчал и снова надел пенсне.
– А что было дальше?
– Вам интересно? – врач поднял брови над пенсне.
– Очень, – ни на йоту не слукавил я.
– А дальше была война. Которая империалистическая. Я как порядочный еврейский мальчик ходил в хедер #1, но параллельно закончил в городе Высшее начальное училище. Меня должны были призвать в армию в пятнадцатом году… Тогда мои родители, споив писаря, не стали мне покупать модную в еврейской среде справку о том, что я «страдаю хернёй» #2, а пристроили меня в школу военных фельдшеров, которую я и закончил в аккурат к февральской революции. Бесплатно, между прочим. На казенный кошт. Учтите, Ариэль Львович, на будущее – главные люди в любой бюрократии не начальники, а писаря. Все дела надо делать через них. Потом была Гражданская война, Красная армия и я в ней – полковой фельдшер. В двадцать третьем меня демобилизовали и я, притащившись на божью волю в Москву, смог поступить во 2-е МГУ на рабфак. Советская власть уже не требовала аттестата классической гимназии для поступления на медицинский факультет, диплома фельдшера было достаточно. Потом опять Красная армия с тридцатого. Уже врачом. В тридцать пятом аттестовали меня на военврача второго ранга. Ну как? Почувствовали себя немножечко евреем?
#1 Х Е Д Е Р – религиозная школа для еврейских детей.
#2 С Т Р А Д А Т Ь Х Е Р Н Ё Й – во время первой мировой войны было много желающих откосить от призыва в армию.