— Вот стекла. Смотрите. — Лаборант кивком указал на микроскоп.
— Откуда доставили образец?
— Из больницы «Скорой помощи», травматология.
— Господи? Да при чем тут травма?
— Вот направление. Видите? Отделение травматологии, диагноз двухсторонняя пневмония. Материал — мокрота. В мокроте сами увидите…
— Что я увижу? — Георгий Шарифович наклонился к микроскопу. — Не перекрашивали? Может, на других стеклах выглядит иначе?
— Везде одинаково. На перекрашивание уйдет еще час. Пять стекол, и везде как на ксероксе. Причем, судя по количеству эритроцитов и бактерий, это уже «малиновый мусс». Макрофаги набиты ими, как гранаты зернами. Детрит в лизосомах есть, но это разгар воспаления. Если верить руководству Евдокимовой из НИИ, то это пик воспаления.
— Хочешь, чтоб я произнес? — Георгий Шарифович оторвал взгляд от окуляров микроскопа и разогнулся.
— Давайте вызовем еще кого-нибудь. Я ведь с этой бактерией дела не имел. Теоретически только. Лекции, семинары, учения по нашей линии и МЧС. Может, это и не она?
— Чертовски похожа. — Георгий Шарифович пустил струйку воды из кулера, набрал в ладошку и умыл скуластое лицо. Затем покосился на лаборанта и добавил: — Может, сперва удостоверимся на электронном микроскопе?
— Как скажете. — Лаборант достал из шкафчика коробочку с материалом и уложил ее в герметичный пакет. — Вот материал. Но подумайте. Я помню, что при малейшем подозрении, даже по клинике, сначала поднимается тревога, а потом ищется подтверждение. Вас ведь никто не накажет, если мы сообщим о выявлении возбудителя в материале.
— Не накажет, — согласился Георгий Шарифович.
Он посмотрел на пакет таким же взглядом, каким бы окинул водородную бомбу на боевом взводе с работающим часовым механизмом.
— А вот если мы переосторожничаем, ваша голова слетит первой, — закончил мысль лаборант. — Уж простите за откровенность.
— Электронную микроскопию в любом случае надо делать. И антигенное типирование. Сейчас или позже, все равно надо точно выяснить, к какому серовару относить эту дрянь.
— Вы полагаете, что это может оказаться обычным иерсиниозом? — Лаборант усмехнулся. — Тех-то я очень хорошо знаю. Тоже не киски, но «зрачка» нет.
— Ладно, время работает против нас. Когда взяли материал?
Лаборант разгладил полиэтилен на баночке, чтобы лучше было видно направление.
— Двенадцать сорок пять, — ответил он.
— А сейчас семнадцать тридцать три. Прошло пять часов без малого. Два отделения, «Скорая помощь», можно сказать, в числе контактных. Это только навскидку, а если по инструкции, то весь корпус закроется. Бригада «Скорой» инфицирована на сто процентов. Ладно, пиши заключение по микроскопии, рапорт на мое имя, руководству я позвоню сам. И вот что еще. Это помещение пойдет под мойку. Ты попадаешь в категорию контактных. Как все чашки и среды уложишь в термостат, поедешь в карантин. Понял? Семье сказал?
Лаборант промолчал, но заведующий по глазам понял, что это его подчиненный сделал первым делом. Нарушение инструкции, разумеется. Но стоит ли его за это винить?
«Звонить своим? — подумал Георгий Шарифович. — Город ведь закроют».
Он ощутил, как голова вдруг наполнилась звоном, а в глазах замелькали звезды. Левая рука онемела, за ней словно исчезла вся левая половина тела. Он, не находя опоры в левой ноге, начал заваливаться и рухнул посреди лаборатории. Уголок рта безвольно опустился. Георгий Шарифович захрипел на полу, нелепо размахивая правой рукой.
Лаборант все понял. Налицо имелись все признаки инсульта. Пришлось вызвать «Скорую», и только после того, как начальника увезли, лаборант толкнул дверь в кабинет Георгия Шарифовича.
Переступив порог, он подумал немного, затем решительно снял трубку «красного телефона», служившего для прямой связи с главой областного Роспотребнадзора.
— Людмила Сергеевна? — не представившись, произнес он. — У нас два ЧП. Во-первых, Георгия Шарифовича хватил инсульт, и я отправил его на «Скорой». Во-вторых…
Он сделал паузу, собираясь с духом.
— Что такое? — раздался в трубке взволнованный женский голос.
Лаборант закрыл глаза, словно собираясь шагнуть в бездну, и доложил:
— На основании микроскопического анализа материала легочной мокроты, доставленной из больницы «Скорой помощи», у нас очаг по форме А20.2. Пока только по стеклам, серию на средах надо переделывать в условиях лаборатории особо опасных инфекций. Георгий Шарифович в курсе, собственно, я выполняю его распоряжение.
Лаборант хотел назвать свое имя и должность, но услышал в трубке частые гудки.
— Вот и все. Машинку запустил — пробормотал он себе под нос. — Главное, чтобы семья успела уехать в деревню.
Он набрал номер жены, но, едва услышав ее голос, понял, что она осталась на работе, а не едет в электричке с детьми.
— Не уехали? — спросил он.
— Ты что, серьезно? — Интонация была сварливая и скандальная. — То есть я должна все бросить?
— Нет, ты уже ничего не должна. Город закроют самое позднее через полчаса. Через час максимум. На въезд и на выезд. Меня не жди. Сидите дома, на улицу не выходи и детей не выпускай.
— Что ты несешь? Ты выпил, что ли?
— У нас в городе очаг чумы. — Он наконец выдавил из себя слово, которое никто пока так и не мог произнести. — Легочная форма. Передается воздушно-капельным путем при любом контакте. Смертность у нее почти сто процентов. Девяносто девять с гарантией. Это если не лечить. А если лечить, то девяносто пять. То есть если из вас кто-то заболеет, то уже не выживет, скорее всего, никто. Так тебе ясно?
— Ты что, не мог это прямо сказать? — В голосе жены послышались истерические нотки.
— Не мог, — устало ответил лаборант. — Иногда надо просто делать, что тебе говорят. Впрочем, наверное, теперь уже все равно.
Он полностью выключил мобильник, понимая, что жена теперь не устанет названивать, облокотился спиной о стену и снова закрыл глаза. В ушах гулко отдавались удары пульса.
Запущенная им машина действительно не только тронулась с места, но и начала набирать обороты. В городе, один за другим, в разных местах начали звонить телефоны, разнося тревожную весть. Страшное слово, которое пока осмелился произнести лишь лаборант в разговоре с женой, не звучало впрямую, все, кого это касалось, знали буквенно-цифровой код «А20.2», означавший легочную форму чумы.
Людмила Сергеевна Шиловская, возглавлявшая областной Роспотребнадзор, была, как про нее говорили, «тертым калачом». Чиновник со стажем. Врач-эпидемиолог еще с советских годов, когда молоденькая Людочка Шиловская после ординатуры организовывала карантины по ящуру и бруцеллезу в Воронежской области. Диссертаций не защитила, но получила «высшую категорию» и «Заслуженного врача России». С особо опасными инфекциями дело имела, и не на бумаге, а в поле. И город закрывать ей было не впервой. Хуже было, что случай, как ни крути, выпал особый и пришелся на самое жаркое время лета. Кроме того, пугала и крайне высокая смертность, и легкая передача при контакте. С одной стороны, это требовало решительных действий, с другой — нельзя было допустить панику.
Главное, что следовало выяснить, откуда в Воронеже появился больной, где и как он заразился? Людмила Сергеевна перелистала подшитые листы ксерокопии истории болезни, подколотую карту «Скорой»,