— А после трех?
— Но это уже неважно, я так понимаю. К тому времени уже все было сделано, разве нет?
— Откуда такая осведомленность о времени преступления?
— Это деревня. Тут все всё знают.
— Понятно. А вообще, никто из ваших детей особого интереса не проявлял к иконе? Ну, в церковь, например, вдруг зачастил…
— Постойте, вы что же, всерьез…
— Вы меня извините. Мы уже на эту тему объяснились с товарищем директором, не хотелось бы повторяться. Так что давайте я буду задавать вопросы, а вы просто на них отвечайте.
На окно, громко скрежетнув когтями по жести карниза, опустилась растрепанная ворона, крутанулась вокруг себя, наклонила голову, блеснув внимательным глазом — будто рассматривала повернувшихся на звук людей, — и, немелодично каркнув, сорвалась вниз. Сапегин, когда шел к детдому, снаружи этого эркера и не заметил.
Дом представлял собой типичную дворянскую усадьбу в классическом стиле — длинное двухэтажное здание, выкрашенное в желтый цвет. Ровно посередине вход, под массивным фронтоном с четырьмя колоннами. Симметричные ряды чередующихся квадратных и сводчатых окон… Наверное, кабинет завхоза смотрел на задний двор. Хотя странно: капитан Сапегин не был специалистом в вопросах архитектуры, однако ему казалось, что такой элемент, как эркер, никак не вписывался в композицию здания.
— Это у вас позднейшая пристройка? — спросил он насупившегося завхоза.
— Что, простите? — дернулся Морозов.
— Эркер.
— А, вот вы о чем. — Завхоз обрадовался вопросу, оживился. — Это, знаете ли, весьма любопытная история.
— Вот как?
— О, да. Тут за перелеском железная дорога проходит. Меньше километра до нее. Вот оттуда аккурат в это окно в незабвенном восемнадцатом году прилетел фугасный снаряд, выпущенный бронепоездом с гордым названием «Смерть паразитам». Часть стены осыпалась. Потом, при ремонте, было решено сделать с угла еще один выход. Так и получился этот чудный кабинет.
— Что-то не слышал я про гражданскую войну под Калугой.
— Да что вы! — Морозов всплеснул руками. — Можно сказать, что гражданская война именно у нас в Калуге и началась. Первый документально зарегистрированный случай расстрела Совета солдатских депутатов контрреволюционными силами. Но, впрочем, вы правы. Боевых действий тут особо не велось. Просто проездом выбили контру из усадьбы генерала Шепелева, заодно и дом буржую попортили…
— Интересуетесь историей?
— Преподаю нашим детям краеведение.
— Ну тогда хватит. — Сапегин выставил ладонь. — Про краеведение мы с вами потом как-нибудь. А сейчас давайте про детей.
— Никто никуда не ходил, никто иконой не интересовался. — Голос Морозова поскучнел. — И вообще, товарищ капитан, наши дети не воруют.
— Ой ли?
— Именно так. Не обучены.
— Хотелось бы верить.
— Ну вот и верьте, — невежливым тоном посоветовал завхоз.
Снаружи звякнуло кольцо дверной ручки, скрипнули петли, в кабинет всунулась белобрысая голова — паренек лет десяти. С любопытством уставился на капитана, ощупал взглядом фигуру: видимо, искал кобуру.
— Чего тебе, Курдюков? — спросил завхоз, выглянув из-за Сапегина.
— Сказали, чтобы дядьку милиционера в столовую позвал.
— Да, точно! — снова обрадовался Морозов. — Вам обязательно надо попробовать стряпню наших хозяек.
— Ну ладно, пошли. — Сапегин поднялся.
Ребенок распахнул дверь. Морозов пошел вместе с капитаном. Чугунные ступеньки лестницы откликнулись на шаги низким гулом.
— Дядька, ты к нам пришел подземный ход искать?
Паренек нисколько не стеснялся незнакомого человека, даже наоборот — держался к нему поближе, пару раз брал за руку, направляя в повороты.
Вдоль длинного коридора первого этажа были развешаны картины: нелепые и добрые пейзажи и портреты — произведения детей. Картины располагались ровно напротив окон, и когда из-за туч выглядывало солнце, контуры оконных решеток четко отпечатывались на рисунках. Сапегин мимоходом отметил, что смотрится это весьма мелодраматично.
— Какой подземный ход? — спросил он у паренька.
— В подвале. Он через овраг и кладбище идет. В церковь. По нему мертвецы ходят. Они священников убили.
— У вас есть подземный ход? — обернулся Сапегин к завхозу.
— Мифы и легенды детдома.
— Дядя Вадим, вы же сами его искали! — возмутился ребенок.
— Не говори глупости, Александр! — строго сказал Морозов. — Понимаете, товарищ капитан, есть у местных поверье, что существует секретный тоннель, ведущий из усадьбы в церковь. Для наших воспитанников искать подземный ход — традиция, передающаяся из поколения в поколение.
Они свернули за угол — и сразу окунулись в запахи и звуки большой кухни. Паркет под ногами сменился кафелем.
— Неужели еще не нашли? — поинтересовался Сапегин у ребенка.
— Нашли. Только подвал заперт все время. Ты меня усынови, я тебе покажу.
— Курдюков! — фыркнул Морозов.
— Я подумаю над твоим предложением, — серьезно ответил Сапегин.
— А пистолет у тебя где?
— Пистолет? А зачем…
Глава 5
…боль, шумела кровь в ушах, перед глазами от резких движений начинали плыть мелкие белые точки. Незнакомая комната. Зеленый матерчатый шар абажура, беленый потолок с желтыми разводами сырости по углам, хромированная дуга кроватной спинки, двустворчатый старомодный шкаф, цветастые занавесочки на окне.
У изголовья кровати в плетеном кресле сидел бородатый мужик. Борода была не очень длинной, сантиметров пять — черная, с вплетениями проседи. Густые волосы коротко стрижены, с пробором ровно посередине головы. Мохнатый серый свитер с высоким горлом. Он сидел, но было видно: худой и высокий. Длинные ноги в черных джинсах и ботинках на толстой подошве вытянуты вдоль кровати.
— Кто такой? — Юрий Григорич неловко приподнялся на локте, покривился, когда движение отдалось болью над ухом.
— Как голова? — поинтересовался бородатый довольно приятным баритоном.
— Нормально голова. Ты кто?
— Отец Димитрий.
— Поп, что ли? — нахмурился Юрий Григорич.
— Типа того.
— А что на кладбище делал?
— Искал.
— Чего?
— Икону.
Глаза у отца Димитрия были расположены глубоко, как карнизы нависали мохнатые брови. Крутой лоб поблескивал. Юрий Григорич снова откинулся на подушку. Вместо пяти ламп в люстре осталось только две, проволочный каркас растягивал материю абажура — казалось, ребра выпирают из сведенного голодом живота. Рядом с проводом с потолка свешивалась слегка покачивающаяся на сквозняке нитка паутины, тень от нее плавала по стене.
— Это ты меня? — Юрий Григорич потрогал влажный рубец под заскорузлыми волосами.
— Я.
— Жестко.
— А если на тебя ночью на кладбище с ножом нападут? — невесело хмыкнул отец Димитрий.
— Я ночами по кладбищу не шляюсь, — сказал Юрий Григорич и смущенно погладил усы.
Хорошее было лицо у отца Димитрия. Старо-обрядческое, как сказали бы художники. Глаза только слишком глубоко посажены. Даже и не разберешь, какого цвета. На стене у кровати висел ковер с плетеной желтой бахромой снизу, по грубой материи выцветший рисунок: луг с ромашками, солнце на небе, рядом с солнцем почему-то звезды, крупные, грязно-белые, похожие на шестеренки. Над ковром торчали такие же поблекшие бумажные обои с повторяющимися завитками.
— Если бы ты ночами по кладбищу не шлялся, ты бы сейчас здесь не лежал, — заметил отец Димитрий.
В этот раз его улыбка была веселой, даже озорной: блеснули в глубине бороды ровные зубы. Юрий Григорич, поддавшись настроению, тоже кривовато улыбнулся.
— Чем это ты меня?
Отец Димитрий приподнялся — у противоположной спинки кровати стояло еще одно кресло, в котором лежало его